Крис Райландер - Проклятие неудачного четверга [litres]

– Папа, я уже понял, – перебил я. – И не ты ли рассказывал, что именно Борина съела семейка медведей где-то в сибирских лесах.

– Это совсем не важно, – ответил папа.

– А в этих историях есть хоть капелька правды?

– Капелька точно есть… – ответил отец, делая следующий ход. – Его действительно звали Медвежутником, но потому, что он продавал медвежьи шкуры и меха. Прошу заметить, что он это делал до того, как медведи стали исчезающим видом. А в те времена они считались крайне опасными зверями для маленькой деревушки.

Я отхлебнул ещё своего кислого чая. Отец глотнул свой. И нахмурился. Непонятно, то ли вкус не понравился, то ли отсутствие хоть одного кусочка пиццы так на него действовало. Он всё ещё хмурился, делая очередной ход.

– Ты всерьёз думаешь, что я бы справился с медведем? – спросил я.

– Вообще, вряд ли, – признал он. – Особенно без оружия. Даже опытный Борин Медвежутник в итоге наткнулся на достойного соперника.

Ну что ж, папа всегда был предельно честным и чертовски прямолинейным. Я уже привык. Он почти никогда не врал (даже по мелочам), хотя бы потому, что у него это никогда не получалось.

Я кивнул и сделал ход.

Пока я ждал ответного хода, сделал ещё один глоток и тут заметил у входа, в коридоре, внушительную дорожную сумку. Она как-то неестественно топорщилась по бокам и из неё, из расстёгнутой молнии торчала деревянная рукоятка с замысловатой резьбой и металлической инкрустацией. Было в ней ещё что-то такое, чего я не мог бы объяснить. Трудно поверить, но казалось, что загадочная рукоятка манила меня к себе, вынуждала встать, подойти к ней и достать из сумки – чем бы она ни была.

«Сделай это» , – раздался голос у меня в голове.

– Что? – переспросил я.

– Что? – непонимающе ответил отец.

– Ты что-то сказал сейчас?

Он пожал плечами.

– Я молчал, Грег.

– То есть ничего не говорил только что?

Он покачал головой и казался очень сосредоточенным. Я решил, что это у меня слуховые галлюцинации на фоне стресса. Но всё же не мог оторвать взгляда от странного предмета в отцовской сумке.

– Что это? – спросил я.

– Что это что?

Я показал на дорожную сумку у него за спиной.

– Ах, это! – ответил отец, вздрогнув. – Да ничего особенного. Дешёвая поделка для украшения магазина.

Он быстро вскочил и поспешил спрятать сумку у себя в комнате. Ну что я говорил: врать у него совсем не получается.

– Совсем не похоже на поделку, – сказал я и был абсолютно прав, хотя даже не знал, что это за предмет.

– Просто удачная копия, – буркнул отец, возвращаясь за стол и отхлёбывая ещё своего фиолетового чая.

Уверен, что он хотел ещё что-то добавить, но вместо этого сказал:

– Налей себе ещё чаю, Грег.

Я с восьми лет подозреваю, что отец скрывает от меня что-то очень важное. С этого времени я стал замечать, что каждый раз, когда он произносит «Грег», то делает драматическую паузу с особым придыханием, как будто собирается признаться мне, что на самом деле я робот, которого он собрал у нас в подвале или что-то в этом духе. Но потом он либо передумывал, либо трусил, потому что обычно заканчивал свою мысль как-нибудь так: «Эй, я сегодня приготовлю шницель на ужин».

Лично у меня было два возможных объяснения: либо давным-давно у меня был брат-близнец, который умер при загадочных обстоятельствах, либо мой дедушка в прошлом был серийным убийцей, наводившим ужас на подростков каждое лето в детском лагере где-нибудь в пригороде.

Я не стал приставать с вопросами, потому что когда имеешь дело с папой, лучше оставить всё как есть. Однажды я очень настойчиво просил раскрыть секретный ингредиент (у папы все ингредиенты были секретными) в его рагу. Наконец папа сдался и ответил, что я только что съел кальцинированные язычки ящериц, ферментированные в китовом стуле. С тех пор я предпочитаю не нарушать папины заветные секреты. Это даже не ложь – я бы назвал это избирательным умалчиванием. Так что папа был не безнадёжным обманщиком, но замечательно избирательным молчуном.

– Как тебе новый чай? – спросил он. – Освежающий? Слишком вкусный? Слишком необычный?

– Необычный по сравнению с чем? – спросил я. – Папа, это же чай. Что в нём может быть необычного?

Он покрутил чашку в руке, словно ожидая, что чай шепнёт ему, как сделать вкус ещё лучше. Потом сделал ход.

Отменный ход. На самом деле недалеко было до цугцванга. Для тех, кто не разбирается в игре (если вы нормальный подросток, то наверняка так и есть), поясняю: это означает, что проигрыш неизбежен, хотя у вас оставалась ещё парочка ходов до объявления официального мата. Когда всё очевидно, то хорошим тоном (это не то же самое, что спасовать) считается признать своё поражение.

– Ничего не поделаешь, – сказал я и положил своего короля на доску. – Мне пора собираться в школу.

Отец задумчиво кивнул.

– В этот раз ты почти дотянул до эндгейма, – сказал он. – Скандинавская защита, хотя каламбур получился и отменный, тебя подвела. Ты же знаешь, что я отлично умею её обходить.

– Отец, ты обходишь любую защиту, – сказал я. – Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь тебя одолеть.

– А как же, – ответил он. – Все Бельмонты однажды побеждают своих отцов. Мне было 19, когда я впервые обыграл твоего дедушку. Это был великий день – пятница, конечно же.

Я за пару глотков допил чай.

– Хотел бы я, чтобы ты сыграл разок с Эдвином, – сказал я. – Вот это была бы игра.

– Не сомневаюсь, – ответил он.

Эдвин всегда нравился папе, а папа Эдвину. Потому что Эдвин был единственным, кто приходил в такой же восторг от его «доли», как и сам папа. Он каждый раз расспрашивал отца об этом, и отец не устоял.

«Ты должен попробовать чай отца» , – сказал голос у меня в ухе.

– Что? – удивлённо переспросил я.

Отец приподнял бровь.

– Грег, с тобой всё в порядке?

– Да… хотя не уверен, – сказал я. – Мерещится всякое. Слишком рано встал, наверное.

Отец задумчиво кивнул, глядя на свой фиолетовый чай. Я знал, что голос живёт только у меня в голове. И я не сомневался в том, что отец прав насчёт побочных эффектов его нового чая, потому что такое уже случалось и раньше. (Однажды из-за нового мыла моё лицо позеленело на целую неделю.)

Я, конечно, люблю пробовать папины новинки, но не скажу, что жить без них не могу. И поэтому до сих пор не понимаю, зачем я сделал то, что сделал. Может быть, голос в голове был слишком убедительным. Ну или то, что я ещё никогда не видел ярко-фиолетового чая.

Как бы там ни было, я будто случайно оттолкнул своего короля, и он сшиб несколько папиных фигур, отчего они скатились на пол.

– Ой, прости, – сказал я.

– Нестрашно, – ответил отец, наклоняясь, чтобы собрать их.

Я быстро схватил его чашку, сделал два больших глотка и быстро поставил её назад, пока он не выпрямился.