Эми Хармон - О чем знает ветер [litres]

– Я тебя полюбил против воли своей, против воли… – неубедительно подвывал певец, я же смотрела на бокал пунша и жалела, что нет колотого льда.

– Энни, можно тебя пригласить?

Ну конечно: Майкл Коллинз.

– Мистер Коллинз, вы наверняка помните, что я неважно танцую.

– Ты про свадьбу в «Грешэме»? Не скромничай. Вдобавок я наслышан, как ты отплясывала с покойным Декланом. И вообще, хватит уже звать меня по фамилии. У нас отношения давно перешли с официальной стадии на дружескую.

Сказав так, Майкл подхватил меня за талию и повлек в круг танцующих. Я только вздохнула. Конечно, другая Энн Галлахер была отличной плясуньей! Хоть бы только мне не проколоться на своем неумении. Я училась танцевать, честно. У себя в манхэттенской квартире. Без свидетелей. Ничего путного не вышло. Руки дергались, как у марионетки, а что до ног, я только пальцы сбивала. Музыку слышало мое сердце, оно же ей подчинялось, в отличие от неловкого тела. Оэн говорил, я слишком много перечувствовала – танцору чувства не на пользу. «Музыка тебя захлестывает, Энни, ты в ней, как котенок, тонешь. Это всякому видно» – вот его слова.

Наверно, Оэн был прав. Только я от его правоты комплексовала ничуть не меньше.

– Да я всё перезабыла, Майкл. Все движения, – взмолилась я.

Майкл не смутился.

Тут певец оставил потуги изобразить нечто томно-современное и завел песню народную, всем известную. Скрипки отреагировали с неподдельной радостью – замяукали, завизжали. Послышалось хлопанье и притопывание. Я поняла: такого темпа не удержу. Опозорюсь. Пробормотала: «Извините, Майкл» – и ретировалась. К счастью, Майкл и сам обо мне забыл. Его внимание было приковано к Томасу, которого несколько человек выталкивали в круг.

– Давай, Томми! – гаркнул Майкл. – Покажи всем, как ирландские парни пляшут!

Томас улыбался. Он готов был пуститься в пляс даже и без подначек – а подначки летели со всех сторон. Я застыла, как в трансе. Скрипка вывела особо пронзительную ноту – и Томас отозвался, отреагировал зажигательнейшей чечеткой. Как завороженная, я смотрела на него – героя ирландских легенд, ожившего в нарядном бальном зале. Через мгновение Томас вытащил в круг Майкла. Впрочем, Майкл и не сопротивлялся, у него тоже пятки горели. Томас, румяный, взъерошенный, с блестками пота на лбу, всё плясал. С каждым новым па голова моя кружилась сильнее, а ноги подкашивались от ощущения безнадежности.

Вот мне тридцать один год. Немало. Я давно не невинная девочка. Я никогда не бредила певцами или актерами – словом, теми мужчинами, которых могла знать только с обложки. Томаса Смита я знаю изнутри. Я люблю его. Отчаянно, горячо. Но любовь эта ничем не отличается от вздохов по какому-нибудь поп-идолу, потому что у нее нет будущего. У нас с Томасом нет будущего. Всё может исчезнуть в любой момент. Я проснусь, чудесный сон растает – и вернуть его я не сумею.

Казалось бы, мысль не новая – страх всё потерять терзал меня с тех пор, как я была выужена Томасом из Лох-Гилла. Но здесь, в блистающем зале, среди веселых людей, страх поднялся, подобно чудовищной волне. Мгновение – и я накрыта с головой, дышать нечем, в глазах темно. Я залпом допила пунш – не помогло. Пульсация ужаса в висках никуда не делась, а наоборот, прибавила децибелов. Удары уподобились голосу гонга. Я поспешила к дверям. Сначала просто шла быстрым шагом, но, достигнув дверного проема, сорвалась на бег. Ибо эхо пульсации билось о стены и возвращалось ко мне, удесятеренное, и пинало, и гоняло меня, словно мячик для настольного тенниса, – туда-сюда, туда-сюда. Скорее, скорее на воздух! Не помню, как очутилась в холле, как открыла парадную дверь, как сбежала с крыльца – и вот стою на подъездной аллее, прильнув к вековому дубу. Хорошо, что кора такая шершавая – легче удерживаться в реальности; хорошо, что дуб такой могучий и так крепко врос в землю – будет мне якорем.

Вечер был ясный, с морозцем. Я тянула ноздрями сладкий воздух, пыталась прочувствовать весь его путь к легким. Вот так. Медленнее. Может, уймется бешеный пульс. Может, отпустит неистовый зуд под кожей. Я подставила лицо ветру, закрыла глаза, крепче обняла ствол.

Не прошло и нескольких минут, как за спиной раздался милый голос:

– Энн, что с тобой?

Томас, еще разгоряченный после танцев, с закатанными рукавами, без сюртука, растрепанный, приблизился ко мне, остановился в замешательстве.

– Бриджид сказала, ты из дому выскочила, будто на тебе платье вспыхнуло. Что случилось, девочка моя?

Я не ответила. Не рискнула рот раскрыть – слезы, практически булькавшие в горле, неминуемо пролились бы, а мне истерика была без надобности. Меж деревьев блеснуло озеро. Внезапно захотелось пройтись по берегу – вот, гляди, Лох-Гилл, я тебя не боюсь, ты до меня не доберешься! А что, неплохая мысль. Может, от такой прогулки во мне мужества прибавится. Я отлипла от дубового ствола и двинулась на ледяное фосфорическое свечение, ведомая дерзостью отчаявшейся души.

– Энн, ты куда?

Томас успел перехватить мою кисть. В голосе сквозил страх. Он возник по моей вине, я вдруг возненавидела себя за то, что причиняю страдания любимому человеку.

– Ты чего-то боишься, я же чувствую. Откройся мне, милая.

Я остановилась, подняла взгляд. Руки взлетели к щекам Томаса, кончики больших пальцев соединились посередке его подбородка, прямо на восхитительной ямочке. Томас взял меня за запястья и чуть повернул голову, чтобы губами прильнуть к моей ладони.

– Графиня, вы вроде попрощаться пытаетесь. Мне это не по душе.

– Нет, вовсе нет! – горячо возразила я.

– Тогда в чем дело? – Томас отпустил мои запястья, но лишь для того, чтобы скользнуть ладонями по моему торсу и сомкнуть их на моей талии. Когда это было сделано, Томас привлек меня к себе.

Я вдохнула поглубже. Как объяснить Томасу, что мое счастье с ним имеет очень четкие границы? Только я их не вижу – я их на слух определяю, по несмолкаемой пульсации озерных волн. С наступлением темноты зов делается настойчивее, скрывать его почти невозможно.

– Не хочу, чтобы ты исчез, – прошептала я.

– О чем ты говоришь?

– Если я вернусь – или хоть попытаюсь вернуться, – ты исчезнешь, Томас. Куда бы меня ни занесло, я буду существовать, а вы с Оэном – нет. Вот почему мне страшно.

Чудовищный гонг снова загрохотал в висках, и я прильнула к Томасу. Я уткнулась лицом ему в плечо и стала вдыхать его запах – живой, теплый.

– Ну так не возвращайся, Энн, – прошептал Томас, жарко дыша мне в темя. – Останься со мной.

Я подавила порыв возразить, прямо сказать Томасу: в твой замечательный план вкралась фатальная погрешность. Куда легче было прижаться к нему, удовлетвориться его уверенностью. Вдруг напрасно я мудрю? Вдруг план сработает за счет своей дивной простоты?