Анджей Ясинский - Толлеус. Учитель – ученик [litres]

Толлеус смерил Рыжика тяжелым взглядом:

– Ах неужели! По-твоему, искусники – все дураки, да?

От резкой отповеди Оболиус на мгновение опешил и побледнел, но тут же взял себя в руки:

– Вы свое плетение в небо зачем-то отсылаете, а ни к чему это. Потом плетение достаточно большое получается, из-за этого разворачивается долго. В результате оно всего-то как бы нить делает, которая молнией оборачивается. Я же вижу. Так отчего бы прямо от себя в цель такую нить не протянуть? Будет и быстрее, и экономнее, и проще…

– Ну ясно. – Старик почему-то печально улыбнулся. – Не считай других глупее себя – это ошибка. Вот ты решил, что так, как ты сказал, лучше. Вроде бы ты подумал, это хорошо. Но при этом ты уверен, что, кроме тебя, никто больше такого не сообразил. Это плохо… Помолчи! – Искусник взмахом руки остановил своего ученика, который уже было открыл рот, чтобы вступить в спор. – Откуда, по-твоему, у молнии сила появляется?

– Из плетения!

– Сейчас, именно сейчас думать надо, когда спрашивают, но теперь ты думать не хочешь и говоришь, как деревенский свинопас! Из какого, скажи на милость, плетения? Из того, в которое чуть-чуть маны капнул? Нет, дорогой мой, той маны не хватит даже котелок вскипятить. Ты заметил, что плетение большое и срабатывает не сразу, но зачем и почему – не сообразил. А ведь все не просто так. Это нужно, чтобы силу со всей тучи собрать. А чтобы из чистой маны грозовой разряд такой мощи сделать, ее полный кристалл потребуется… – Старик погладил свой манокристалл. – Но и тогда напрямую нельзя. Дело все в том, что молния – это не стрела. Стрела летит, куда прикажешь, а молния, оказавшись в нити, захватывает ее всю и вылетает сразу с обоих концов. Так-то!

– Почему бы тогда не формировать плетение прямо там, куда целишься? Нить можно сделать коротенькой. Тогда молния ударит в цель дважды!

– Уже лучше, – похвалил Толлеус. – Сделать правильную нить в самом деле можно где угодно. Вот только она лишь путь молнии показывает, а сам разряд – там, в небе, – старик ткнул посохом вверх, – потому он и называется «грозовой». Внизу собрать столько силы, чтобы он появился, не получится, – нет ее тут.

Оболиус поднял голову, полюбовался на серые тучи, что все так же клубились над спутниками.

– Он там живет?

– Кто?

– Разряд!

Толлеус медленно покачал головой:

– Вряд ли. Это только стихия. Мы можем немного управлять ею, не очень понимая как. Может, в академии кто-нибудь и знает все ответы, но мне такое не преподавали. Чародеи умеют управляться с погодой лучше нас, но вряд ли понимают больше. – Старик вздохнул. – Я знаю лишь то, что уже рассказал. Еще, пожалуй, могу добавить, что плетение одинаковое, а сила у молнии все равно разная получается. И расходуется она, эта сила.

– И что?

– «И что», – передразнил старик, и в голосе его прорезались сварливые нотки. – Если с одного облака разряд вызывать, то в первый раз сильно ударит, во второй – уже слабо, а потом и вовсе ерунда получится.

– Учитель, почему так?

– Как?

Оболиус зажмурился, пытаясь сформулировать мысль и найти нужные слова. Наконец выпалил:

– Запутанно! Все плетения, которые я видел раньше, были четкие. Посмотришь – и результат понимаешь. А тут может сработать, а может не сработать. И если да, то как сильно – неизвестно.

– А тебе, стало быть, порядка хочется?

Рыжик молча кивнул.

– Так знай: бывает молния «с порядком». Это та, которая на мане. Вот там все рассчитать можно, только маны нужно столько, что дешевле на стрелы золотые наконечники делать. И хитрости всякие знать надо, а то самому же от той молнии достанется. Рановато тебе такое плетение изучать. И так чуть не сгорели. В академии ты бы сначала выучился, и только потом тебе, может быть, разрешили бы с фрагментами плетений баловаться. А тут ни мастерской, ни пригляда за тобой… Ты это, не экспериментируй сам, а то и себя погубишь, и меня заодно…

Оробос

Молодая девушка с подозрением покосилась на свое отражение. Потом повернулась к нему спиной и попыталась заглянуть себе через плечо. Нахмурилась – увиденное в мутноватом гостиничном зеркале изображение ей чем-то не понравилось. Тряхнув пшеничного цвета гривой, увенчанной золотым обручем, она вышла из номера и спустилась по узкой деревянной лестнице на первый этаж, где в общем обеденном зале сейчас же приметила своего спутника – тощего мужчину, излучающего печаль и усталость. Без политесов усевшись к нему за сервированный на двоих столик, она с ненавистью оглядела предлагаемые яства.

Перехватив ее взгляд, мужчина истолковал его по-своему:

– Зря ты так, рыба очень недурна.

– Я толстая! – выплюнула девушка сквозь зубы и подальше отодвинула от себя столовые приборы.

Мужчина, не меняя выражения лица и продолжая меланхолично орудовать вилкой, оценивающе покосился на стройный девичий стан и подтвердил:

– Ты совершенно права, дорогая!

Красавица фыркнула:

– Тристис, ну сколько можно издеваться? Это невыносимо! И я на самом деле поправилась – я же вижу!

Тристис Имаген, в прошлом весьма перспективный, а ныне опальный сыщик с громкой, но совершенно пустой должностью уполномоченного императора по особым расследованиям, склонил в легком поклоне голову, пряча улыбку.

Так сложилось, что оба, являясь гражданами Кордоса, по службе были отправлены в страну чародеев, причем каждый имел свои задачи. Они впервые встретились у самой границы около двух месяцев назад и с тех пор день за днем проводили в карете, колесившей по дорогам Широтона от города к городу.

Это была официальная маленькая делегация, так что не требовалось ни скрываться от оробосских властей, ни играть чужие роли. Можно было просто ехать и ехать к своей цели и почти ни о чем не думать. И это безумно скучно. Причем Тристис вполне примирился со своей участью, сутки напролет покачиваясь в такт неровностям дороги и без тени эмоций выглядывая в окошко. Пожалуй, только аура печали становилась вокруг него все гуще и гуще.

Корнелия же в силу более горячего нрава или меньшего опыта переносила это испытание тяжелее. И что плохого в том, что она решила чуть-чуть скрасить путь, влюбив в себя этого хмурого мужчину, который годился ей в отцы? Причем ключевым словом было именно «влюбить», а не «соблазнить». Небольшая эмоциональная встряска пошла бы ему только на пользу! Потому что дураку понятно: в его душе до сих пор болит какая-то старая рана, а исцеление здесь только одно – идти не оглядываясь дальше.

Увы, все сложилось совсем иначе. Имаген с удовольствием поддерживал беседу, отвернувшись от окна, отвечал на вопросы, улыбался. Поначалу. А в конце как-то так вышло, что он стал ехидно называть Корнелию то любимой, но ненаглядной, то еще как-нибудь в этом роде, однако смотрел при этом совсем не влюбленными глазами, нет! Его глаза смеялись, он подтрунивал над незадачливой девушкой. И это при том, что она была очень красива, явно нравилась ему и прекрасно умела пользоваться женскими чарами. Вот только почему-то не срабатывало: писать ей стихи Имаген до сих пор не начал.