Юрий Никитин - Трое из Леса. Трилогия [litres]

– Они любят пожары, – сказал он медленно. – Меня зовут Рудольф, я от невротевтов. Вас тоже прислали для этих шакалов?

Мрак окинул его с ног до головы подозрительным взглядом:

– Говоришь ты громко и слишком смело, Рыжий Волк… или Рудый Волхв?

Рудольф усмехнулся, зубы блеснули белые, крупные, как у коня.

– Одно и то же. Мы из одного племени, как вижу. Рудый – рыжий, а волхвы у нас… они же и волки. В полнолуние, конечно. Так что можете звать меня хоть так, хоть эдак. Мы готовимся выйти из Леса… Надо знать, куда выходим. От моего пения, если такой рев кто назовет пением, кони три дня трясутся… Надеюсь, до меня очередь не дойдет, настоящих певцов много. Например, вон тот юноша с чистым лицом и честными глазами. Имел бы я такие, то обокрал бы полмира!

Таргитай скромно потупился. Мрак покачал головой:

– Он сам молится всем, даже Ящеру, чтобы очередь не дошла.

Он вздернул Таргитая и Олега к себе на стол.

Пир во дворце Экзампея потрясал. Огромный зал, под куполом которого поместилось бы десяток Больших Полян, освещали воткнутые в два ряда толстые факелы. Они горели мощно и ровно, но кроме них еще на медных дисках были укреплены масляные светильники.

Дубовые столы тянулись тремя бесконечными рядами. Полуголые женщины едва успевали таскать на столы жареную дичь, кувшины с вином. В окна врывался яркий солнечный свет, от стен шел кровавый свет факелов, все тонуло в сизоватом дыму. У стены темнели десятки железных корыт, на углях жарилось мясо. В зале стоял плотный запах горелого мяса и лука. Обнаженные до пояса повара спешно выхватывали дымящиеся куски, слуги бегом переносили на столы.

Под северной стеной возвышались два трона: один с высокой резной спинкой, другой поменьше, на ступеньку ниже. Подлокотники были украшены драгоценными камнями, ножки вырезаны искусными мастерами…

Киммеры сидели плотными рядами, орали, раскачивались, обнявшись за плечи. Под столами дрались за кости псы. На возвышении виднелось пустое место кагана. Справа на другом возвышении победно рассыпал искры оранжевый Меч. Стражи не пели, не пировали – молча и настороженно смотрели на пирующих, плечи их смыкались, в руках застыли длинные копья, нацеленные в зал.

Сквозь колышущийся занавес из дыма и чада проступал неподвижный Котел – огромный, массивный, поднятый на высушенные бревна с ободранной корой. Пятеро киммеров ползали над Котлом, раскачиваясь на деревянном помосте, подвешивали цепи, тянули металлическую сеть, перекидывали через крюки канаты…

Даже в малый зал доносился шум из-за внешней стены, где под открытым небом толпился простой народ. В щелях между Котлом и краями пролома мелькали вскинутые руки, коротко вспыхивало солнце на голом железе.

Внезапно в главном зале раздался рев сотен глоток. Зазвенело оружие, киммеры дружно колотили рукоятями мечей в железные щиты.

– Каган явился, – сообщил Мрак. – Тарх, перестань трястись! Стол развалится. Ты только погромче пой, ясно? Главное, чтобы услышали.

Из маленькой двери, ведущей в главный зал, появился толстяк в длинном халате. Глядя в потолок, объявил громко:

– Великий каган разрешает исполнить песни в честь Великого Похода! Помните: за удачные песни – награда, за плохие – головы прочь!

Рудольф со стола осведомился вежливо:

– Какие песни каган считает плохими?

– Все песни, что не понравятся кагану, – плохие!

Среди пестрой толпы прошло движение, усилился шум, гомон. Наконец вперед протиснулись два очень пышно одетых музыканта. В руках у них были бубны и медная труба.

– Попробуем, – сказал один хмуро. – Если что… были певцы из племени бодричей!

– Запомним, передадим, – послышались голоса. – Не сумлевайтесь!

Бодричи исчезли за дверью. Через окошки донесся гвалт, стих. Рудольф не отрывался от окошка.

– Один сразу бьет в два бубна, играет на дуде, другой поет… Бубны привязал к бокам, бьет локтями… Бодричи? Значит, киммеры добрались до Алазонских гор.

– Что поют? – спросил Таргитай напряженно.

Рудольф прислушался, отмахнулся:

– О великом и славном… победном пути… Вперед и выше… Нам в мире нет преград ни в море, ни на суше… броня крепка, и кони наши быстры… Шелуха!

Таргитай прошептал:

– Я так не смогу.

Мрак похлопал по спине:

– Не горбись. Пой громче! Если увидят, что не певец, сдерут шкуру и повесят на крюк за ребро… Не шкуру – тебя. А шкуру на барабан натянут. Чтоб, значит, с музыкой не расставался.

– Откуда ты знаешь?

– Олег в старых книгах читал. А певцу-неудачнику просто срубят голову. Без шуточек.

Таргитай, который млел от занозы в пальце, побледнел и прислонился к стене. После долгого ожидания донесся рев, лязг железа. Двери распахнулись, вместе с запахами огня и железа ввалились бодричи.

На их плечах топорщились расшитые халаты, с тощих шей свисали золотые цепи. Певцы растерянно оглядывались, еще не веря удаче. Их тормошили, жадно расспрашивали. Толстяк пропустил в дверь темнокожих полуобнаженных людей, среди них была девушка в набедренной повязке. Грудь у нее была высокая, не по росту крупная, с острыми алыми сосками.

Затем из большого зала снова донесся шум, вопли. Темнокожие вернулись в халатах и с золотыми цепями, но девушки с ними не было. Толстяк отправил к пирующим круглолицего парня с огненно-рыжей шевелюрой, велел изготовиться танцорам.

Когда в зале прогремел раздраженный рев, Таргитай понял, что рыжий не угодил. Толстяк отправил танцоров, не дожидаясь возвращения певца. Тот так и не вернулся.

В главный зал уходили по одному, по двое, группами. Возвращались в нарядных халатах либо не возвращались вовсе. Каган не знал середины.

– Простой мужик, – заметил Мрак с непонятной интонацией. – Либо – либо. Совсем как я.

День клонился к вечеру. Таргитай издергался, потерял голос и сипел, как осенний ветер в забитой сажей трубе. Мрак хмурился, но вдруг толстяк неожиданно объявил:

– На сегодня восхваление кагана – вождя всех народов – окончено! Оставшимся быть завтра с утра.

Таргитай выдохнул с таким облегчением, что едва не сдул Олега. Мрак спрыгнул, он был темным, как гроза.

– Завтра будут злее. Наслушались, приелись… На похмелье головы затрещат, озвереют вовсе…

На другой день из десяти певцов вернулись только двое. Толстяк уже не вызывал: добровольцев не было – указывал сам. За стеной стоял сплошной пьяный рев, звенело железо. Мрак и Рудольф не слезали со столов, лица обоих были угрюмыми. Рудольф шевелил губами, загибал пальцы.

Когда в зале осталось меньше трети, толстяк внезапно ткнул пальцем в Таргитая.

– Уже? – прошептал Таргитай. – Я не совсем готов…

Вокруг него мгновенно стало пусто. Певцы отодвигались, будто от высокого дерева, стоять рядом с которым опасно во время грозы, а гроза, судя по пьяным крикам и звону железа, нешуточная!