Юрий Никитин - Трое из Леса. Трилогия [litres]

Дед Тарас зябко передернул узкими плечами. Хоть не помнил подробностей, но впечатление, видать, осталось гадостное. Мрак перекосился от сожаления, глаза пожирали пояс, о чудесных свойствах которого не знал.

– Батя, для тебя это дорого как память, но я для тебя еще лучше пояс сделаю своими руками! Нам как раз до зарезу надо в одно место поспеть. Если опоздаем, там всю посуду побьют.

Дед Тарас оглядел его старческими глазами.

– Да нешто, окромя пояса, ничо не придумаете?.. Во молодежь пошла. Откуда у вас руки растут? Скитаться по свету – самое простое дело. Ума не надо. С умом дома сидят.

Мрак сказал, немного сердясь:

– Батя, а как, по-твоему, нам четверым попасть на край света? Что, дунул-плюнул – и дело в портках?

Дед помолчал, что-то вспоминая, долго сморкался, чесался, поймал что-то в подмышках, звонко щелкнул в ногтях, вытер ладони о грязные портки, сказал неуверенно:

– За рекой на горе живет Змей. Еще змеенком подобрал, когда родителей прибил… За дело – скот таскали, а потом еще и девку уволокли. Домой принес, так тут крик поднялся: убери, от него рыбой пахнет! Отнес к горе, он там в щель залез. Я ему живность бил, пока он не научился сам. Потом сменил щель на нору поболе, но живет еще там…

– А мы при чем? – удивился Мрак.

– Покормите его, – сказал дед просто, – приласкайте, он и отвезет. Вон Тарха, пока чешешь, можно вовсе зарезать… Ваш волхв малость кумекает, заставит лететь куда потребно. А назад воротится сам. Он у меня умный…

– На обратном пути пусть хоть головой о стену, – сказал Мрак напряженно. – Но не занесет ли твой Змей и нас к Ящеру? Это ты, дед, ходил по белу свету, сам как Змей, а мы люди простые. Таргитай от воробьев не отобьется, Олег больно умный, разве что Лиска кому угодно глаза выцарапает… Но ежели какая зверюка вылезет из преисподней, пропадем, как Боромир без масла.

Дед подумал, пожевал губами. Руки беспокойно ощупывали пояс, к путешественникам потерял интерес. Уже с порога бросил:

– Эт как знаете… Будьте здоровы.

Прикорнуть удалось перед рассветом. Почти сразу сильный стук разбудил всех, кроме Таргитая. Снаружи слышались грубые голоса. В стену нетерпеливо заколотили снова. Угрожающий голос взревел:

– Передохли?.. Тогда воронам выбросим!

Мрак взял секиру в обе руки, локтем сорвал шкуру, отпрыгнул. Хлынул яркий свет… Два мужика поперек себя шире, Буян и Твердяк, в руках дубины с бревна, оба зло ухмылялись. Буян гаркнул:

– Выходи, нежить!

– Лучше ты заходи, – сказал Мрак. Отступил на шаг. – Заходи! Или желтая кровь потекла из задницы?

Буян побагровел, качнулся вперед, Твердяк поспешно ухватил его за плечо:

– Погодь! Успеем. Их ждет Боромир.

Мрак покачал головой:

– Это для дураков вроде тебя.

Твердяк захлопал глазами, рот начал раскрываться, челюсть отвисла. Олег отпихнул Мрака, шагнул через порог.

– Они еще не доросли до хитростей, вранья.

Мрак сразу подобрел, даже похлопал Буяна по плечу:

– Хороший парень, хороший! Таким будь всегда.

Пока Буян раздумывал, что бы это могло значить, все четверо вышли на поляну. В толпе заорали, над головами взлетели секиры и рогатины. Буян и Твердяк оттеснили самых прытких. Боромир высунулся по пояс из дупла, заслышав крики.

Мрак первым, подняв руку в приветствии, полез в дупло к главному волхву. В тесном помещении, где запахи внутренностей дерева почти осязаемы на ощупь, сидел громадный Громобой, кривился от аромата трав и корешков.

– Что порешили? – спросил Мрак, не давая Олегу раскрыть рта. – Солнце вот-вот взойдет.

Громобой сморщился еще сильнее, а Боромир сонно рассматривал Олега. Верховный бог, творец всего сущего, Род породил жизнь, метнув родяницу вниз. От страшного удара в воде зародилась жизнь, из коей пошли земные твари, птахи, гады и люди. Так шли века, тысячи лет. Но Род все еще изредка мечет огненные родяницы. Обычно бьют по высоким деревьям, крышам, а ежели попадают в человека или зверя, то убивают так страшно, что остается лишь обугленный труп.

Но ежели такой человек выживает, то это не простой человек… Когда молния ударила в дерево, где жила семья Дуболома, погибли все, но когда подоспевшие вытащили обугленные трупы, то увидели, что дочь его осталась жива. Волхвы не спускали с нее глаз, и, когда через девять месяцев родила, Боромир сам принял ребенка с красной кожей и красной головой. Ребенок выжил, но волосы у него стали расти огненно-красные, словно пламя все еще полыхало в него в голове. Его назвали Олегом. Боромир тогда не зря взял его в ученики. Люди с родяницей в крови – совсем не простые люди…

Он сказал неожиданно мирно:

– Да хрен с ним, Яйцом. Баба с воза – кобыле легче.

Громобой наклонился, пошарил под ногами. Олег раскрыл рот. Из старого тряпья и прелых шкур старший охотник вытащил что-то овальное, светящееся, размером с ежа, но с гладкими блестящими боками, голубовато-розовое. Если это в самом деле яйцо, то его должна снести птица размером с сарай! Громобой поставил Яйцо на лавку, оно качнулось, покатилось к зияющей щели, из которой тянуло могильным холодом.

Боромир вскрикнул, Громобой успел подхватить Яйцо на лету. Старший волхв выпустил шумно воздух:

– Фу… Новый мир мог выпорхнуть прямо сейчас!

Таргитай спросил наивно:

– Так, может быть… стоит?

– Нас сметет вместе со старым, – буркнул Боромир. – Ну так что, берете?

Олег переступил с ноги на ногу.

– А вы… вам не жаль расставаться?

Боромир удивился:

– С чего бы?.. Мне надо щели законопатить, мох гниет, корни копаю за речкой: старые Тарх с девками вытоптал… Еще столб Велесу подновить бы… Есть дела неотложнее, чем старый мир беречь от нового!.. А вам все одно делать неча. У вас ни кола, ни дупла. Вот и храните.

Мрак потемнел лицом.

– Не верю, что в этой штуке…

– В ней весь белый свет, – произнес Боромир, зевая. – Будущие боги, новые звезды, другое солнце и луна, другие деревья – вовсе не похожие на нынешние… И люди другие! Может быть, двухголовые или рябые, как Мрак? Может быть, там живут всего лет по сто, а затем мрут как мухи?.. Хрен его знает, мне думать некогда. Пусть лось думает, у него голова побольше… А рога какие!

Олег бережно взял Яйцо. Руки подрагивали, а пальцы от волнения пошли мурашками.

– Беречь надо пуще зеницы ока, – прошептал он. – За семью печатями!.. Даже пуще. У самого доброго человека бывают минуты, когда взял бы да и уничтожил весь белый свет. Беречь от всего, беречь и от всех…

Боромир протяжно зевнул, сделал щепоткой знак, отгоняющий порождения, что живут за чертой этого мира, в Народе их звали просто чертями.

– Давай-давай. Береги. Вижу, в надежные руки отдаю. Прямо кудахчешь. Авось убережешь в самом деле. Возьми еще и это. Хламу собралось в дупле, а тебе пригодится.