Александра Лисина - Право сильнейшего [publisher: ИДДК]

Сколько я ехала – тоже не могу сказать. Но знаю одно: из Скарон-Ола мы выбрались еще затемно. Потом я надолго провалилась в забытье, не замечая, что текущая из носа кровь методично капает вниз и безнадежно вымачивает конскую шею, заодно окрашивая ее в неприятный оттенок. Почему я даже не попыталась ее остановить, вставить какой-нибудь тампон из собственных носков, нарвать на лоскуты рукава или же просто промокнуть глаза, непонятно. Но у меня даже мысли не мелькнуло хоть как-то себе помочь. Не говоря уж о том, чтобы позвать на помощь или вернуться, разбудив Лина и напугав его до полусмерти. Просто наваждение какое-то нашло. Помрачение сознания, не иначе. Со мной такое было лишь однажды – когда Тварь распорола ногу и цапнула ядовитыми когтями. Тогда мне тоже было плохо. Тогда у меня тоже все плыло перед глазами, и голова гудела, как котел, по которому с чувством ударили бейсбольной битой. Но тогда дело было в яде… а сейчас?

Первая вялая мысль вызвала болезненные спазмы в животе, и меня снова вывернуло наизнанку. Прямо на несчастный бок вздрогнувшей от неожиданности лошадки, которая от такого отношения внезапно разобиделась и понесла.

А я снова потеряла сознание.

Плохо было еще и то, что я успела отключить все свои Знаки. Опрометчиво усыпила своего чуткого демона. Ушла, никого не предупредив и никому не сказавшись. Да еще и обратно не вернулась, почему-то ища утешения на стороне. Как будто близость человека, нанесшего мне такой предательский, но очень верный удар, могла усугубить последствия этого гнусного поступка. И как будто какое-то чутье, оставшееся неподвластным действию неизвестного заклятия, неумолимо вело меня прочь, разрывая эту невидимую связь, сжигая за мной все мосты, засыпая оставшуюся позади дорогу пеплом сгоревших надежд и покрывая ее холодным маревом проснувшейся от спячки Тени.

Да… той самой Тени, которая, как мне иногда казалось, следовала в ту ночь за мной по пятам.

Когда до лошади дошло, что она везет на своей спине не Ишту, а бредящий полутруп, из которого на нее, бедную, безостановочно капает кровь, с несчастной кобылой, похоже, случился самый настоящий припадок. Потому что, в какой-то момент рванувшись прочь, как обезумевшая, дальше она понеслась так, словно за ней гнались все демоны преисподней. Причем неслась в ночь. Не разбирая дороги. Мимо жмущихся к обочинам домиков, палисадников, распаханных полей, а вскоре и вовсе непонятно куда. Более того, в какой-то момент нормальная дорога ее полностью перестала устраивать, и сволочь полетела сквозь редкий подлесок, стремясь уйти от города так далеко, как это только возможно.

Хотя, может, это мое неосознанное желание ее подгоняло?

Как бы там ни было, но через некоторое время, очнувшись ненадолго после очередного взбрыка, я с вялым удивлением обнаружила, что все еще сижу (вернее, лежу) верхом и пока не успела сломать себе шею, рухнув со своего транспортного средства на полном скаку. Более того, держусь за гриву так, будто собираюсь вырвать ее с мясом. Надо думать, что лошадка решила избавиться от такого горе-седока. Больно ей, наверное?

Потом я сообразила, что нахожусь не просто непонятно где, а очень и очень далеко от обитаемых мест. Потому что попыталась обернуться, чтобы отыскать взглядом огни Скарон-Ола, и неожиданно не смогла их различить. Зато вместо них нашла кажущуюся бесконечной степь, поросшую редкой травой и усеянную невысокими холмами, как барханами; вывернутое наизнанку небо над головой, на котором под аккомпанемент удивительно крупных звезд танцевали друг возле друга две местные луны. Ошарашенно моргнула, не понимая, как такое возможно, если по моим ощущениям мы мчались не меньше нескольких часов, а полночь уже давно должна миновать. И, как следствие, все же разжала судорожно вцепившиеся в гриву руки.

Секунд десять после этого я еще каким-то чудом оставалась на прежнем месте, удивленно провожая глазами мелькающую под копытами землю. Но потом мое везение внезапно закончилось – почуяв свободу, лошадь активно дернула задом, я освобождено подлетела вверх, не успев снова схватиться, а потом с тихим стоном вывалилась из седла, поражаясь про себя, что не сделала этого двумя или тремя часами раньше.

От удара меня аж подбросило, мгновенно развернув и швырнув куда-то в сторону, как надоевшую игрушку. Потом протащило по жесткой земле, в клочья раздирая куртку. Обо что-то задело – послышался громкий треск ломаемых веток. Потом еще раз ударило, заставив глухо застонать и крепко зажмуриться. После чего, наконец, скинуло с какого-то уступа, с размаху уронив на плоское каменное ложе. И после этого я уже точно ничего не помню.

Кроме мелькнувшей перед самым носом крылатой тени, от которой очень знакомо пахло серой и хвоей.

Я пела. Тихо и бездумно повторяла слова невеселой песни о жизни и смерти одной из некогда любимых отечественных групп. А потом глубоко вздохнула и, смахнув со щеки медленно текущую алую каплю, вопросительно посмотрела на крупного черного ворона, сидящего на соседнем выступе и внимательно слушающего мой голос.

– Нравится?

Ворон сделал странное движение, похожее на пожатие плечами.

– Хочешь еще?

Птица хрипло заклекотала. А я заложила руки за голову, приподняла нос повыше, чтобы медленно сочащаяся кровь не попадала в рот, и прокашлялась.

Странно, да? Лежу себе на холодном валуне, об который полчаса назад едва не расшиблась насмерть. Гляжу на пернатого соседа, почему-то решившего составить мне компанию в этой глухомани. Понятия не имею, где нахожусь. Почти одна. Глубокой ночью. Побитая, как больная собака, которую только что выгнали из дому. Истекаю себе потихоньку кровушкой, которая уже покрыла красно-синими разводами все ближайшие камни. Но ничуть не беспокоюсь, таращусь в ночное небо и нахально распеваю песни своей бесконечно далекой родины, которые именно сейчас кажутся мне невероятно уместными.

При этом даже не помышляя не то что куда-то идти, а даже не пытаясь встать. Знаю просто, что если встану, то тут же упаду. А падать со скалы опасно – подо мной метров двадцать сплошного камня, крутой до невозможности склон, куда лучше не взбираться без страховки, и целая равнина битого щебня, при падении на который с такой высоты от меня не останется даже мокрого места. Вот и лежу я теперь. Вот и пою тихонько, потому что слезать отсюда некуда, спрыгнуть нет никаких сил, позвать на помощь некого, а летать без крыльев я еще не научилась.

Только ворон и развлекает меня своим молчанием. Хотя какое ему до меня дело – непонятно. Может, просто мимо пролетал. А может, увидел, как я падаю с горки, да и решил проверить, не найдется ли чем поживиться. И, хоть на ужин я не годилась, видимо, ему было интересно за мной наблюдать.