Александра Ковалевская - Ночь всех проверит [litres]

Над горизонтом взошла первая луна. До ночи оставались минуты. Просигналил наручень Аристарха, снятый и оставленный на бревне. Анна и Тимох, Аристарх и Оази продавили затвердевшие коконы и вышли из них. Аристрах заметил, что кокон Мрии слабый, и спросил, тщательно скрывая тревогу в голосе и украдкой обмениваясь взглядом с Оази и Тимохом:

– Белль, уютно было в паутине?

– Не знаю. Вет прогнал пауков, – ответила Мрия, еще не пришедшая в себя от страстных поцелуев истосковавшегося галерца.

– Зря! – придав голосу безразличие, сказал Тимох, а у самого желваки заходили под скулами от нехороших предчувствий.

– В паутине уютно. Она словно кожа, гладкая, обволакивающая, – мечтательно произнесла Анна.

Мрия с удивлением глянула на подругу: у Анны голос, как будто и она сейчас целовалась…

Подруга взглядом подтвердила: «Да!»

Она не сказала вслух, что ощущения были такие, как будто шелковистая кожа соединила ее и Тимоха Рея в одно существо. Они оказались в закрытом от посторонних взоров коконе, сделалось тепло, патрульный офицер прошептал: «Когда я дождусь обещанного, белль? Чепчик, чепчик!» «Я не сказала „да“», – улыбаясь, ответила Анна, чувствуя, что его горячие ладони крепко смыкаются вокруг ее талии и сердце бьется рядом с ее сердцем. «И не сказала „нет“», – произнес одними губами пилот…

Иланцы осмотрели жиденькие пряди паучьих нитей внутри челнока.

Даже менее опытному Тимоху стало ясно: в «Азалии» оставаться на ночь нельзя, это очевидно. Ветер не добился от них внятных объяснений. От ответов и Аристарх, и Тимох уклонялись и ссылались на дыру в днище корабля.

Галерец потребовал полисоновую сеть, и ему принесли сеть.

И помогали заткнуть пробитую дыру и укрыть диск, но не переставали уговаривать не делать этого – не оставаться в корабле.

В конце концов галерец послал всех к хаффу, хоть наступление третьей ночи сделало и его осторожным.

Тимох подумал, что еще сколько-то ночей на Ило – и парень начнет меняться. Может быть.

Тимох отвел в сторону бригадира лесорубов и предложил:

– Отнимем у галерца гусеницу, а? Жалко малышку!

Аристарх пообещал предпринять кое-что получше и без насилия. Тимох и сам знал, что сказал ерунду. Но ребенка надо спасать, раз не удалось уговорить взрослых.

Аристарх подогнал харвестер к дереву геометру на краю вырубки и позвал к нему людей, ради которых остался в лесу: пилота, белль Анну и Оази.

Геометров нельзя вырубать, это дерево, молодое, но уже высокое – выше всех деревьев, – останется, даже когда просека углубится дальше в лес. Аристарх с Тимохом с помощью лебедки харвестера поспешно подтянули на веревках белль Анну и Оази на вершину геометра. Затем бригадир поднял туда же и пилота.

У геометров зонтичная крона, ветви одного горизонта образуют просторную развилку, на ней, как на площадке, можно провести ночь в положении лежа. То, на что решилась компания обреченных провести ночь в лесу, было смертельно опасной авантюрой. Они не могли позволить себе ничего из вещей и одежды: любой предмет привлек бы внимание флорников.

В распоряжении парней и девушек имелись маломощные дроны с подсевшими истощенными микровками (их не догадались заправить). Но нельзя было необдуманно нагружать дронов, летунам предстояла другая работенка: Оази должна обмотать паутиной Тимоха и Анну, потом спуститься вниз, и потом летуны снова поднимут ее на вершину дерева. Вряд ли энергии дронов хватит на большее.

Оази согласилась с этим планом. Они с Аристархом не просто так шептались в паутинном коконе, они успели обсудить, как выжить этой ночью.

Оази тщательно оплела Тимоха и Анну паутиной, приказав им раздеться догола и сбросить одежду и обувь вниз. Потом флорлингвист спустилась на землю, где ее ждал Аристарх, подстраховавший спуск.

Ветер увел Мрию с младенцем в «Азалию» и закрыл мембрану входа.

Расплакалась Мрия внутри диска, переживая смутную безысходность и тревогу.

Снаружи паниковала Оази.

– Что делать? Что делать?! – испуганно зашептала она Аристарху, кривя рот от плача. – Мы совсем не подумали, что они закроются изнутри!

Аристарх (ему некогда было даже обругать себя за преступную недальновидность) помчался к форвардеру, стоявшему далеко от разбитого челнока. Бригадиру пришлось прыгать через бурелом: ветви, стесанные со стволов, не успели убрать, просека завалена ветвями и щепой и в таком виде оставлена до утра. Он нырнул под сеть, натянутую на его рабочую машину, и исчез на долгую минуту, показавшуюся Ушки-Оази вечностью.

Аристарх бежал обратно, как будто земля горела у него под ногами: семь лун в быстро наливающемся густым ультрамарином небе становились все ярче.

Время! Времени не хватало катастрофически!

– Я принес электронный чип, сейчас открою! – задыхаясь, произнес Аристарх и нагнулся, подставляя голову невысокой Оази.

Ушки, с головой в паутине, как в шлеме (пауки еще бегали по ней, завершая свою работу), лихорадочно оплела шелковистой нитью голову и плечи бригадиру и подсадила на него пауков.

– Аристарх, немедленно забирайтесь на дерево! Я в очках вижу сквозь паутину без помех, а вы скоро ничего не разглядите, кокон сделается густым!

– Ладно-ладно, – пробурчал лесоруб. – Сейчас полезу в гнездо. Пора? Открываю?

– Они уснули или почти уснули. Пора! Идите же на дерево! Скорее! – умоляла его Оази.

Аристарх открыл своему флорлингвисту вход в «Азалию», а сам побежал к дереву геометру. Он с трудом видел землю под ногами и направление определял интуитивно; паутина на его голове уплотнилась и почти лишила его возможности видеть. Он боялся споткнуться, упасть и расплющить кокон. Тогда фиал усыпит его посреди вырубки. Кокон отсрочит засыпание на десять минут, хорошо. Только бы пауки оплели его плотнее, чтобы фиал не так чувствовался. Густая паутина фильтрует аромат ночи и дарит спасительную задержку…

«Оази-оази-оази» – из-за быстрого бега стучала кровь в его висках. «Только успей, девочка! Только успей! И я подпишу тебе практику, и характеристику, и оценки выставлю самые лучшие – если тебе нужны мои оценки… все сделаю! Какая ерунда волнует нас днем! Разве все это важно? Разве это может быть важно? Важно одно – чтобы ты успела!»

Окуляры Оази выдали изображение внутри корабля.

Тускло светила приборная панель помятой «Азалии». Спокойно лежали уснувшая Мрия и девочка в люльке. Рядом, облокотившись на руку, смотрел на жену и дочь галерец, непонятный человек.

Галарец увидел, как разъехалась мебрана входа, который он только что собственноручно закрыл изнутри. На фоне яркой звездной пыли, усыпавшей ночное небо Ило, возникло тонкое существо с огромной неровной головой и нырнуло внутрь корабля.