Илья Мартынов - Ретенция [publisher: SelfPub]

Нам с сестрой тошно слушать их возгласы. Ничего, кроме брезгливости, это вызывать не может. Меня изнутри аж выворачивает от их умилённых поросячьих глазок, заплывших жиром. Моя сестра их терпеть не может, особенно с той поры, когда узнала, что они некогда голосовали за всеобщее введение модифицированных продуктов. Никса у меня хоть и маленькая, но смышлёная. В свои одиннадцать она уже выучила столько, сколько многие и в сорок не знают.

Пока я медленно прогуливался в городе, незаметно подсветили центральные улицы, а каучуковый настил стал переливаться перламутровыми бирюзово-оранжевыми крапинками. В него что-то добавляют, чтобы он сверкал и сиял изнутри. Миллионы крапинок сверху похожи на огоньки в домах. Нечто похожее можно увидеть на ночных картах.

Я дохожу до сквера, где люминесцирует очередное изуродованное модификациями дерево. С горечью смотрю на него. Заслужило ли оно такой участи? Кто нам дал право так издеваться над беззащитными растениями? На втором курсе нам читали генную инженерию. Её преподают всем студентам университетского колледжа, независимо от специальности. Как мне показалось тогда, одной из задач этого предмета являлось восхваление успехов и достижений Корпорации.

Лекции на нашем потоке читал профессор Джордж Умбертон. Очень своенравный, надменный тип. Его подбородок был всегда задран вверх, а грудь выпирала колесом, натягивая петли вокруг пуговиц клетчатой рубашки, выглядывавшей из полурасстёгнутого тёмно-серого пиджака.

Однажды кто-то из студентов спросил, правильно ли мы поступаем, что вмешиваемся в геном растений. Умбертон поднял бровь, хищно оскалился и сказал: «А знаете, что бы сделали с вами растения, если бы вы не обладали руками и ногами? Они бы сожрали вас заживо, оплели бы своими корнями и ветками, высосав все ваши соки! Когда миллионы лет назад наши предки обитали в саванне, их поджидали самые коварные организмы, угрожающие уничтожить их. И знаете, что это были за организмы?»

Тот студент, я не помню его имя, вытаращив глаза, испуганно смотрел на Умбертона. Но ему хватило смелости спросить: «Что?»

Рот профессора растянулся в сладкой улыбке – он явно ощущал своё интеллектуальное превосходство. Коварно сузив свои змеиные глазки, он ответил: «Травы! Много трав! Трава! Она вытеснила кустарники и деревья, на которых обитали наши предки. Она заставила их спуститься на опасную неизведанную поверхность, чтобы прокормить себя и продолжить эволюционировать. Да, наши предки сумели выжить и приспособиться. Со временем им даже пошло это на пользу. Но думаете, трава кого-нибудь спрашивала, думаете, она беспокоилась о будущем наших предков? Нет! Ей было абсолютно плевать. Она лишь использовала предоставленный ей ресурс.

Господа, если вы думаете, что мы используем растения, то вы глубоко заблуждаетесь. Когда наши средневековые предки съедали ягоды, а потом опорожняли кишечник в лесу, то знайте, растения их безжалостно использовали для своего расселения. В природе всё временно. Одни господствующие виды сменяют другие. Мы первые, кто попытался выйти из-под влияния естественного отбора. И чтобы людям оставаться господствующим видом, нам нужно обратить генетические механизмы в свою пользу. В этом и состоит задача генной инженерии. Теперь вы творцы настоящего и будущего нашего вида. Всё в ваших руках и мозгах. Помните об этом».

Он говорил настолько увлечённо, что я до сих помню почти каждое его слово. Странно, мне кажется, это осталось в моей памяти навсегда. Какова всё-таки сила эмоционального, аргументированного убеждения. На ней строились идеологии целых государств. Теперь на этой силе формируется устройство нашей страны.

Солнце совсем спряталось, город теперь высвечен стройными рядами домов и улиц. На улицах заметно стихает. Пора разворачиваться и идти к дому. Я прохожу арку периметра и собираюсь повернуть в сторону своего подъезда, как слышу за своей спиной приближающиеся шаги. Кто-то стремительно меня догоняет. Обычно я не испытываю страха здесь, в центре. Это на окраине тебе могут звездануть по затылку и что-нибудь отобрать. Здесь я ни разу ни с кем не сталкивался, но вот некоторые ребята из отдела (по их рассказам) нарывались на грабителей, чудом оставаясь живыми. Сердце ускоряет темп. Сосуды пульсируют всё быстрее.

Шаги уже совсем у меня за спиной. Я начинаю осторожно разворачиваться, но тут же получаю внезапный удар в левое плечо, не очень сильный, но болезненный. Мой правый кулак сжимается, я готов ударить обидчика. Резко разворачиваюсь и вижу знакомый плащ Тода. Он демонстративно отворачивается и теперь идёт, будто бы меня не замечая. Сворачивает налево, в сторону соседнего корпуса такого же дома, как и у меня. Он стукнул меня плечом, сделав вид, что будто бы случайно.

Внутри у меня всё вскипает. Зубы сводит от злобы и обиды. Хочется догнать Тода и дать ему хорошего пинка. Но тут я вспоминаю утреннее собрание. Понимаю, что, возможно, скоро я стану его начальником. Это его задевает. В моей голове возникают образы, как я с радостью изгаляюсь над Тодом, когда он работает за своим столом.

Пульс постепенно приходит в норму, зубы отпускает. Дополнительно успокаиваю себя мыслью, что в схватке с этим здоровяком я запросто мог бы остаться без всех передних зубов. А лечить зубы дорого и неприятно. «Интересно, он выслеживал меня или случайно заметил?» – размышляю я, подходя к дому. В лифте я уже забываю про инцидент. У меня нет привычки долго дуться и обижаться. Однажды дедушка сказал, что обида подобна яду: чем больше думаешь о ней, тем сильнее себя отравляешь.

Я вваливаюсь в свою квартирку. Сбрасываю ботинки, затем носки и иду по растянувшейся вдоль трети прихожей полосе из белых желеобразных шариков с отростками. Каждый отросток слегка отливает оттенками слоновой кости и походит на хвостик головастика. Прохладные шарики щекочут мои ноги, расслабляя всё тело. Я полностью успокаиваюсь, проходя ещё полтора метра. В квартире темно. Коридор освещён лишь внутренней подсветкой ленты, засыпанной этой чудесной студенистой силиконовой субстанцией. На стопах находятся рефлекторные точки, при воздействии на которые можно расслабить весь позвоночник. Это то, что мне сейчас нужно больше всего. Я кидаю одежду на вешалку, полностью раздеваюсь и следую в душ.

Ночью я сплю неспокойно. Постоянно ворочаюсь. Снятся какие-то длинные белые коридоры, одинаковые, бесконечные. Вновь пузырь, он густой и липкий. Я как будто вижу разноцветные разводы на поверхности плёнки. Мыльный раствор растекается водой, заполняя ушные проходы, проникая в нос и рот. Тяжело дышать. Сердце бешено колотится. Разлепляю глаза, вскакиваю, хватаюсь липкой рукой за влажный лоб. На часах 6:21. Сегодня удалось поспать подольше, уже неплохо. Стекло завибрировало бы в семь тридцать. Вибрация усиливается и мягко будит меня, если сам не просыпаюсь. Я встаю и отключаю будильник, встроенный в стекло. Шторы раздёрнуты. За ними предутренние золотисто-оранжевые разводы на тонких слоёных облаках. Вновь ложусь, решаясь ещё немного поваляться. Не замечаю, как сонливость вновь одолевает меня.