Рик Риордан - Тёмное пророчество [litres]

Но Лестер Пападопулос такого обращения не заслуживал. Теперь во мне не было ничего от моего прежнего великолепного облика. Мысль о том, что жители Индианы узнали меня, несмотря на спутанные вихры, прыщи и жирок, была одновременно оскорбительной и пугающей. А что, если они создадут мою статую в нынешнем облике и поставят в центре города огромного золотого Лестера?! Остальные боги будут дразнить меня этим целую вечность!

– Мадам, – сказал я, – боюсь, вы перепутали меня с…

– Не скромничай! – Женщина отбросила телефон и сумочку в сторону и вцепилась в мое предплечье с силой штангистки. – Наш повелитель обрадуется, когда узнает, что мы тебя схватили. И пожалуйста, зови меня Нанетт.

Калипсо бросилась в атаку. То ли она хотела меня защитить (вряд ли), то ли ей не нравилось имя «Нанетт». Она ударила женщину по лицу.

Само по себе это меня не удивило. Лишившись бессмертия, Калипсо пыталась приобрести новые умения. Уже выяснилось, что она никудышный боец на мечах и древковом оружии, не очень ловка в обращении с сюрикэнами и хлыстами и плохо справляется с комедийной импровизацией. (Я разделял ее разочарование.) Сегодня она решила попробовать себя в кулачном бою.

А удивило меня громкое ХРУСТЬ! – звук ломающихся костей, раздавшийся, когда ее кулак ударился в лицо Нанетт.

– Ой! – Калипсо попятилась, схватившись за руку.

Голова Нанетт съехала назад. Она отпустила меня, попытавшись поймать собственное лицо, но было слишком поздно: ее голова упала с плеч, звонко ударилась о тротуар и покатилась в сторону, моргая глазами и дергая фиолетовыми губами. Основание головы было сделано из гладкой нержавеющей стали. За ней тянулись обрывки скотча с приклеившимися к ним волосами и невидимками.

– Силы Гефестовы! – Лео подбежал к Калипсо. – Дамочка, – обратился он к катящейся голове Нанетт, – вы своим лицом сломали руку моей девушке! Что вы такое – автоматон?

– Нет, милый, – сказала обезглавленная Нанетт. Ее приглушенный голос исходил не из стальной головы на тротуаре, а откуда-то из-под платья. Над ее воротником, где мгновение назад была ее шея, теперь торчали тонкие белокурые волосы с запутавшимися в них невидимками. – И должна сказать, что бить меня было не очень-то вежливо.

Я запоздало сообразил, что металлическая голова была маскировкой. Точно так же, как сатиры прячут копыта в человеческой обуви, это существо притворялось смертной с настоящим человеческих лицом. Голос исходил откуда-то из живота, что значило…

Колени мои задрожали.

– Блеммия , – проговорил я.

Нанетт усмехнулась. Ее выпяченное туловище зашевелилось под цветастой тканью. Оторвав пуговицы на платье – о чем ни одна благовоспитанная жительница Среднего Запада и помыслить не могла, – она явила нам свое истинное лицо.

Там, где у обычной женщины должен быть бюстгальтер, располагались два огромных выпученных глаза, которые, моргая, смотрели на меня. Из грудины выпирал большой лоснящийся нос. Живот ее рассекал отвратительный рот – блестящие оранжевые губы, зубы, похожие на пустые белые игральные карты.

– Да, милый, – сказало лицо. – И именем Триумвирата вы арестованы!

Все пешеходы на Уэст-Вашингтон-стрит, до этого казавшиеся очень славными, повернулись и зашагали в нашем направлении.

«Как же так, Аполлон? – могли подумать вы. – Почему ты просто не достал свой лук и не убил ее? Почему не очаровал ее песней и музыкой своего боевого укулеле?»

Да, и лук, и укулеле висели у меня за спиной вместе с колчаном. К сожалению, даже лучшее оружие полубогов нуждается в том, что называется ремонт и уход . Мои дети Кайла и Остин объяснили мне это перед тем, как я покинул Лагерь полукровок. Я не мог просто вынуть лук и колчан из ниоткуда, как делал это раньше, когда был богом. Я не мог сделать так, чтобы по моему желанию в руках у меня появилось прекрасно настроенное укулеле.

Мне пришлось аккуратно завернуть в ткань свое оружие и музыкальный инструмент. В противном случае после полета по дождливому зимнему небу лук искривился бы, стрелы испортились, а во что превратились бы струны укулеле, одному Аиду известно. Чтобы достать их сейчас, мне потребовалось бы несколько минут, которых у меня не было.

Кроме того, я сомневался, что они мне помогут в борьбе с блеммией.

Я не имел дела с этими существами со времен Юлия Цезаря, и с радостью не встречался бы с ними еще две тысячи лет.

Что может сделать бог поэзии и музыки существу, уши которого зажаты под мышками? К тому же блеммии не боятся и не уважают лучников. Эти толстокожие крепыши предпочитают рукопашный бой. Большинство болезней их не берет, а значит, они никогда не просили моей врачебной помощи и не страшились моих чумных стрел. И хуже всего то, что у них нет ни чувства юмора, ни воображения. Будущее их не интересует, а значит, оракулы и пророчества им ни к чему.

Короче говоря, невозможно даже создать существ, менее близких по духу такому привлекательному и наделенному многими талантами богу, как я. (И уж поверьте мне, Арес пытался. Помните гессенских наемников, которых он состряпал в восемнадцатом веке? Брр! Мы с Джорджем Вашингтоном с ними намучились.)

– Лео, – сказал я, – активируй дракона.

– Но я только что запустил энергосберегающий режим!

– Быстро!

Лео потыкал в кнопки на чемодане. Ничего не произошло.

– Я же говорил, чувак. Даже когда Фестус не сломан, если он уснул, его очень трудно разбудить.

«Отлично!» – подумал я. Калипсо склонилась над сломанной рукой, бормоча минойские ругательства. Лео, раздетый до белья, дрожал от холода. А я… ну, я был Лестером. И в довершение всего, вместо того чтобы устрашить наших врагов огромным огнедышащим автоматоном, мы должны были дать им отпор с помощью почти неподъемного железного чемодана.

Я повернулся к блеммии.

– УБИРАЙСЯ, мерзкая Нанетт! – Я постарался изобразить свой прежний голос разгневанного бога. – Только попробуй еще раз поднять руку на мою божественную персону – и я тебя УНИЧТОЖУ!

Когда я был богом, такой угрозы было достаточно, чтобы целые армии обмочили свои камуфляжные штаны. Нанетт же только моргнула карими коровьими глазами.

– А ну не шуми, – проговорила она. Движения ее гротескных губ завораживали. Будто хирургический разрез используют как марионетку. – И вообще, дорогуша, теперь ты больше не бог.

И почему мне все постоянно об этом напоминают?!

К нам приближалось все больше местных. Двое полицейских сбежали со ступеней Капитолия. На углу Сенат-авеню трое уборщиков бросили мусоровоз и ковыляли в нашем направлении, размахивая большими железными мусорными баками. С другой стороны полдюжины мужчин в деловых костюмах пересекали лужайку Капитолия.