Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Молчал, потому что было в спокойствии Колла что-то, заставляющее если и не поверить, то хотя бы выслушать.

Король плеснул себе вина в кубок, брызги разлетелись по столу. Марх не заметил, осушил кубок не глядя.

Подошел к Друсту, взял за подбородок. Спросил с недобрым прищуром:

– Хочешь стать великим героем? Сам попасть в баллады?

– Я хочу вернуть тебе священное стадо, – тихо отвечал Друст.

– Ты знаешь, как Гвидион разгромил трех королей в Битве Деревьев? Или тебе рассказать, как мы с Арауном бежали?

– Это неважно. Я не буду биться с ним.

– Вернешь стадо без боя?

– Да. Наставник Ллаунроддед говорил мне, что ради победы…

Марх горько скривился.

– Отец, выслушай меня! – мольбой зазвенел голос юноши.

– Выслушай его, государь, – негромко добавил Колл. – У него есть дельная мысль.

Король отошел к столу, налил два кубка. Протянул один Коллу.

– Я выслушаю. Но не его. Этот юный герой сейчас отправится спать. Пусть Динас где-нибудь устроит на эту ночь бродягу барда. А завтра…

…Колл рассказывал долго. Марх не перебивал, потягивая вино ма-аленькими глоточками.

Потом покачал головой:

– Это безумие.

В открытые окна веял утренний ветерок. Факелы давно сгорели, зала погрузилась в серый предрассветный сумрак.

– Это надежда, Марх.

– Я не могу рисковать сыном Ирба. Из-за моей неосторожности погиб его отец. Играть жизнью сына – это чересчур!

– Ты запрешь его в Тинтагеле и не пустишь ни в одну битву только потому, что он сын Ирба? – язвительно спросил Колл. – Парень имеет право на свою жизнь! Он не ходячая памятка о твоем друге.

– Придушить тебя, что ли? – устало поинтересовался Марх.

– Ну придуши, – пожал плечами Колл. – Ты ведь уже всё решил, так?

– Так.

Слушай меня, Колл сын Коллфевра, эрл-свинопас. И исполни каждое мое слово.

Я не отправлю мальчика прямиком к Гвидиону. Но я и не глупец, отказывающийся от надежды.

Вы уйдете с ним из Тинтагела сегодня. Бродяга-бард ведь нигде не задерживается, так? А ты – его слуга.

Вы уйдете и отправитесь в Лундейн. Что? А, так стали теперь называть Каэр-Ллуд.

В дороге будете кормиться песнями. В смысле – наградами за песни.

И чтобы никакого мне чародейства и троп Аннуина! Ты – человек. Он – тоже человек, только музыке у сидхи учился.

Вот что он добудет на двоих своими песнями – то у вас и будет.

Если мальчик хорошо умеет притворяться – вы спокойно доберетесь до Лундейна. Если всё будет правильно, то его слава обгонит вас.

В Лундейне он, думаю, напоет себе и на коней, и на колесницу… Или безо всякой колесницы, верхами отправитесь в Кимру. Ваше дело.

И тогда к Гвидиону прибудет не неизвестно откуда взявшийся щенок, а бард, прославленный на весь Прайден.

Ну а если он сболтнет по дороге лишнего, если раскроет себя – ты знаешь, что делать: тропами Аннуина и прямиком сюда. Ты жизнью отвечаешь мне за него, Колл.

Что? Нет, не твоей жизнью.

Моей.

…Дворец Гвидиона был обычным валлийским ллисом – Друсту после Каэр-Лундейна он показался оградой для скота. Впрочем, скот этот был двуногим. А Гвидион – пастухом. Умным, хитрым и донельзя опасным. Это Друст ощутил сразу же, едва вошел под колонны внешнего зала, над которыми наспех соорудили подобие крыши.

В сознании юноши молнией пронеслось последнее наставление дяди: «Думай то, что говоришь!» Бард принял чашу, осушил одним духом – и…

…актеры, которые будут жить спустя полторы тысячи лет, назовут это – «вошел в образ». Слился с личиной – так, что стал думать как тот, кем изображал себя. Слова были искренни.

Ни капли лжи.

Перед Гвидионом стоял юнец, на щеках которого пробивался первый пух. Но несмотря на молодость, щенок стал уже знаменитым бардом. И оказывается, он приложил столь много сил в освоении ремесла певца лишь ради одного: ради того, чтобы петь здесь. В Гвинедде. Ради того, чтобы снискать похвалу своего кумира.

Гвидион самодовольно усмехнулся, уловив эти чувства юного певца. А пел мальчишка и впрямь хорошо. Даже Талиесин, великий знаток сего ремесла, одобрительно кивал.

Юный бард пел до самого рассвета – о Ху Кадарне, заставившем схлынуть воды потопа, о великом Бели, о том, как Рианнон принудили выйти за Манавидана, и как смешон был сын Ллира, когда его заставили тачать обувь и заниматься прочими людскими ремеслами… Друст не пел о подвигах самого Гвидиона, умело льстя ему другим – насмешкой над врагами.

– Ты достоин награды, юный бард, – милостиво кивнул Гвидион. – Выбери сам, что ты пожелаешь.

– Позволь мне и завтра петь для тебя! – порывисто воскликнул юноша.

Гвидион рассмеялся. То был смех гордости.

То был первый шаг к поражению.

Спи, малыш. Ты устал, и было от чего. Отдыхай, малыш…

Малыш. Я привычно называю тебя так. А ты отнюдь не ребенок… ты сегодня смог обмануть самого Гвидиона.

Это первый шаг. Пока мы достигли немногого… главного? – заносчивый властитель Гвинедда начал доверять тебе.

Я верю в твою удачу, мой мальчик.

Ты не рассчитываешь своих ходов. Ты повинуешься наитию – и, думается мне, в этом больше мудрости, чем в долгих рассуждениях о том, как правильно поступать.

Хитрость всегда спонтанна.

Не знаю, малыш, умен ли ты – но вижу, что ты мудр.

…Завтра вечером ты снова будешь петь перед Гвидионом. И что? Какую награду ты попросишь тогда?

Этого не знаю я. Но этого пока не знаешь и ты сам.

На сей раз он пел о самом Гвидионе. О том, как тот хитро обманул Мата, – и ни слова о Гилфайтви… точнее, о том, в кого Мат превратил и Гвидиона, и его брата. Пел о победе над Придери, о ловком обмане… и снова выходило так, что Гвидион – хитрейший и мудрейший.

Пел, как Гвидион повел в битву деревья – и ни слова о том, что вожделенной власти над Аннуином властитель Гвинедда не достиг. Пел о том, как ловко Гвидион завладел чудесным зельем Керидвен и создал Талиесина…

Гвидион рванул с пальца бесценный перстень:

– Возьми!

– Дозволь простить о большем, властитель! – дерзко вскинул голову Друст.

– О большем? – Гвидион удивился, но решительность юноши была ему явно по душе. – Чего же ты хочешь?

– Я хочу овладеть искусством магии! Обучи меня!

Правитель Гвинедда расхохотался:

– Воистину, ты просишь не о малом! Тайны чародейства – за две ночи песен?

– Доколе ты властвуешь в Гвинедде – я буду петь для тебя. Я клянусь тебе в этом, клянусь честью барда!

Мой мальчик, ты ведешь очень опасную игру… Я тебе этого, разумеется, не скажу – ты сам знаешь, что делаешь.

Вернее, не знаешь – чувствуешь.

Сегодня ты присягнул на верность Гвидиону. Ты хоть соображаешь, что ты натворил?