Джей Кристофф - Темный рассвет [litres]

Возможно теперь, когда уже слишком поздно, знать Годсгрейва наконец увидела монстра, которого она сама же помогла создать.

Йоннен сидел по правую руку от отца. Мальчик наблюдал за приближением пленников, его лицо скрывалось за маской Троицы. Как и отец, он был одет во все белое, в его темных глазах застыл страх. Меркурио заметил Паукогубицу, притаившуюся в тенях позади зала, неподалеку от одного из выходов. Шахид истин была облачена в яркое изумрудно-зеленое платье, губы такие же черные, как ее пальцы, шею и запястья опоясывало золото. Она следила за Меркурио взглядом, пока того вводили в зал, но время от времени поглядывала на Скаеву. И в ее глазах епископ Годсгрейва увидел это так же четко, как на лице каждого гостя на балу.

«Они все трепещут от ужаса перед ним».

Музыка будто притихла, когда их маленькую группку подвели к императорскому трону. Прекрасная маска Скаевы не прикрывала губ, и он встретил новоприбывших теплой и изящной улыбкой.

– О! Разве может быть что-то приятней неожиданных гостей?

Сидоний вдохнул поглубже, готовясь съязвить, но Мечница одним взглядом объяснила ему, что вопрос был риторическим. Гладиат разумно промолчал, но его железные мышцы напряглись.

– Меркурио из Лииза, – сказал Скаева, обращая на него темный взор. – Боюсь, твоя репутация тебя опережает.

– Рад снова тебя видеть, Юлий, – кивнул Меркурио.

– Прошу прощения, – император покачал головой. – Но мы никогда не встречались.

– Нет, но я видел тебя. Наблюдал за тобой. Это моя работа. – Старик шмыгнул, окидывая императора взглядом с головы до пят. Кожа Скаевы покрылась потом. Костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники, побелели. Мышцы дрожали. – Выглядишь дерьмово.

– М-м-м, – Скаева улыбнулся. – Теперь я понимаю, у кого Мия научилась своему потрясающему остроумию.

– О, нет, боюсь, это у нее от природы.

Меркурио кивнул на лужу крови на полу.

– Побрился неудачно?

– Мы немного разошлись во мнениях с нашими уважаемыми старшими сенаторами. По вопросам конституции и законности моих притязаний на титул императора.

– Правду говорят, что хороший адвокат – мертвый адвокат.

Улыбка Скаевы стала шире.

– Они действительно хороши.

Епископ наклонил голову, пристально глядя на императора. Оценивая его в мгновение ока, как всегда учил Мию. Он страдал от боли, это очевидно. Его мускулы были напряжены, кожа блестела. Похоже, Трик говорил правду – божья кровь подтолкнула Скаеву очень близко к неведомому краю. Он рассыпался чуть ли не на глазах. Старик гадал, сколько ему еще осталось, прежде чем он сам превратится в такую же лужу на полу.

– Что, не по плечу тебе это? – спросил он.

– О чем ты?

– За силу нужно платить, – ответил Меркурио. – Иногда она измеряется совестью или монетой. Иногда мы платим частью собственной души. Но что бы мы ни получили, одно ясно наверняка – рано или поздно долги всегда приходится возвращать.

– Ты и вправду слишком высокого мнения о своем стиле, не так ли?

– Ты хоть знаешь, что вобрал в себя? – Меркурио покачал головой, кривя губы. – Кем ты стал?

Тени в зале потемнели, задрожали, как вода, в которую кинули камешек. Среди гостей послышался ропот, и Меркурио впервые заметил бездонную черноту, собравшуюся у ног Скаевы. В бальном зале внезапно похолодало, будто из него выкачали всю жизнь и дыхание. Оркестр затих, ноты умирали, словно кто-то медленно их душил. Страх на плечах старика стал свинцовой тяжестью, пытающейся поставить его на колени.

Скаева моргнул, и Меркурио увидел, что его глаза залиты бездонной чернотой, от края до края. Он закрыл их, и вены на шее императора взбухли, челюсти крепко сжались. Йоннен посмотрел на отца, и его нижняя губа задрожала. Ливиана Скаева положила руку на плечо мужа, в ее взгляде отчетливо читались страх и беспокойство. Но наконец, император опустил голову, глубоко вдохнул, призывая скрытые резервы своей воли. И когда он вновь открыл глаза, они уже были обычными – темными, как у дочери, да, но белыми по краям.

– Я прекрасно знаю, кто я, – сказал он, поднимая взгляд к галерее. – И я приказывал играть !

Музыканты снова заиграли мелодию, их старательные ноты звонко раскатывались по морозному воздуху.

– Довольно! – прорычал Адонай, выходя вперед. – Идеже моя Мариэль?

Скаева повернулся к вещателю и с трудом сглотнул. Затем расправил плечи, его боль будто немного ослабла. Губы вновь расплылись в изящной улыбке.

– Твоя сестра – почетный гость Итрейской республики.

– Приведи ее ко мне, немедля!

Скаеву явно забавляло поведение Адоная.

– Ты вломился в мой дом. Убил моих людей. Попытался похитить моего сына и убить меня на глазах у всех гостей. И после этого тебе хватает дерзости молить меня об одолжении?

– Я ни о чем не молю, – сплюнул Адонай.

Император с грустью покачал головой и перевел взгляд на свою элитную стражу.

– Ты не в том положении, чтобы чего-то требовать, вещатель.

Адонай прищурил багряные глаза, с виду такой беспомощный в своих оковах и в окружении головорезов Скаевы. Но Меркурио, стоявший за его спиной, видел, что вещатель вскрыл порезы на руках, потирая кожу об оковы. Его кровь свободно текла из ран, и тонкие струйки развинчивали болты и вскрывали замок.

– Предостерегаю тебя, Юлий…

– Ты уже как-то «предостерегал» меня, если не изменяет память.

– Третьего раза не будет.

Издав едва слышный щелчок, оковы на запястьях Адоная открылись. Вещатель с плавной, поэтической грацией взмахнул руками, тихо напевая себе под нос, и кровь заструилась из самонанесенных ран. Затем хлынула длинными плетями, острыми и блестящими. И за пару секунд перерезала глотки полудюжине люминатов. Мужчины схватились за раненые шеи, в воздух брызнули багряные фонтанчики.

Толпа закричала и отступила, прижимаясь к запертым дверям. Даже Сидоний с Мечницей отошли на пару шагов, округлив глаза от ужаса. Адонай крутил руками в воздухе, тихо напевая песню древней магики. Повинуясь его приказу, кровь убитых легионеров поднялась с пола и рассекла воздух косами в кровавом вихре.

Адонай сердито посмотрел на Скаеву и опустил подбородок.

– Приведи ко мне Мариэль, – сплюнул он. – Немедля!

Улыбка Скаевы даже не дрогнула. Он посмотрел на своих элитных стражей и слегка кивнул. Где-то вдалеке прозвенел колокольчик, и вскоре в бальный зал промаршировала новая когорта люминатов, несущих обмякшее тело. Меркурио сжал челюсти, в дыхании вещателя, с шипением выходящем сквозь зубы, прекрасно слышалась ненависть.

Ее переодели в прекрасное бальное платье без бретелек и с открытой спиной – писк дерзкой моды. Но то, что потрясающе смотрелось бы на красивой юной донне, на теле ткачихи выглядело прискорбно. Ее сморщенная и кровоточащая плоть, обычно скрывавшаяся под мантией, ныне была открыта для обозрения. Все гноящиеся язвы и трещинки, бегущие по коже, как разломы в пересохшей земле. Ее сальные волосы упали на лицо, но были слишком жидкими, чтобы прикрыть его. Из раны от отрезанного Друзиллой уха вновь текла кровь, а на лице виднелись следы побоев – синяки на глазах, разбитые опухшие губы. Руки ткачихи заковали в железо, и она было в полуобмороке. Женщина застонала, когда люминаты бросили ее на окровавленный пол перед троном.