Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

Не зря, наверное, про Ивана Никифоровича рассказывали, что он по ночам с крысами в карты играет на интерес. С другой стороны, если бы играл он с ними на интерес, то было бы в доме пусто, известное дело, как крысы в карты играют. А дом у Ивана Никифоровича полной чашей выглядел, у него даже ананасы на грядках росли, желто-зелеными шишками любопытствующих манили.

Иван Иванович собрал недоштопанный бредень, бросил его в сумку, прошелся по двору, приласкал по жесткой шерсти выскочившего из будки тарантула. Скучно ему было. Жена с утра уехала на базар прикупить осьминогов и морских огурцов к столу и тем как-то разнообразить питание. А Иван Иванович остался один, что в последнее время редко бывало. Он прошел в горницу. В горнице стоял холод, под столом сидела бородавчатая жаба и потела, создавая в доме микроклимат. Иван Иванович некоторое время стоял и, покачиваясь с пятки на носок, разглядывал жабу. Жаба желтыми беспокойными глазами смотрела на него. Иван Иванович прошел в кладовку, выбрал из запасов муху пожирнее и, волоча ее за крыло, притащил жабе. Та благодарно квакнула. И ведь как квакнула, вроде бы и голоса почти не подала, а от мухи только слюдянистое крыло осталось. Иван Иванович бережливо поднял крыло и унес в мастерскую – пригодится, когда придется окна стеклить.

Во дворе было тихо, курица, побывавшая в будке у тарантула, вылизывалась длинным и острым белым языком, а сам тарантул уныло гремел цепью. В огороде тоненько и многоголосо требовали полива огурцы, но Иван Иванович их поливать не торопился. Всему свое время. А Настасья Петровна, жена его, этого не понимала, кидалась греметь ведрами всякий раз, когда на огороде шум поднимался. И вот результат – семечки у огурцов стали с большой ноготь Ивана Ивановича, а мякоть жесткая – не для засолки. А последнее время огурцы даже бурой шерстью стали обрастать, коротенькой, правда, ну да все равно неприятно.

Муравьи к тому времени разбросали печь и взялись месить глину. Взявшись за две передние пары рук, они топтали красно-коричневую глину, готовя ее под новые кирпичи, а со стороны казалось, что они хоровод водят или греческий танец «сиртаки» пляшут. Правда, движения у муравьев были неверные, не иначе кто-то из них все-таки сбегал на огород за ламехузой, то-то рядом с кухней дух стоял пряный, эфирный, на муравьиный совсем не похож. И все же работяги они были отменные. Неутомимые и неприхотливые. Хорошо, что в муравейниках стали отпускать обитателей на поденные работы. Солдаты у них тоже неплохие были, в пограничные наряды ходили, начальство нарадоваться не могло, хорошие слова с языка не сходили.

– Бог в помощь, сосед! – сказали лающе у ворот.

Иван Иванович неохотно глянул. Так и есть. У калитки, бесстыдно не пряча розовый с белыми пятнами живот, стоял на задних лапах лохматый рыжий пес. После Дня Смещения все собаки района собрались в стаю и ушли в овраг у Чубатого озера, где пещера была. Накопали нор, язычниками стали. А как их еще называть, если муравьи им в пещере статую Большого Самца вылепили, а собаки ему поклоняться стали? И ведь что интересно, каждый пес, каждая сука норовят в эту пещеру мозговую косточку принести, так что от костей там, говорят, не протолкнуться. Иван Иванович новое сообщество не любил. Во-первых, ходили они, подражая людям, на задних лапах, а того не понимали, что все кобелиные достоинства оттого были как на ладони, а чем-нибудь прикрыть их псы не догадывались, а быть может, даже нарочно возмущали чужую нравственность своим видом. Во-вторых, как-то неожиданно разговаривать собаки стали, а это, сами понимаете, такое обстоятельство, к которому привыкать и привыкать, быть может, не одно столетие. В-третьих, нехристями все они росли, крестным знамением себя не осеняли, в Спасителя не верили.

Поэтому Иван Иванович отозвался неприветливо.

– Чего тебе? – спросил он.

– Лопата есть? – спросил пес. – На время, браток, я отдам.

Вот в это поверить можно. Племя получилось удивительно честное, если и грызлись они когда, так внутри стаи, и сор из пещер да нор своих никогда не выносили. Если взаймы что-то брали, можете не сомневаться, вернут в целости и в срок. Пес стоял в ожидании, и рыжая шерсть на морде была похожа на пену для бритья.

– На кой черт тебе лопата? – буркнул Иван Иванович. – С такими загребущими лапами вообще без лопаты можно обойтись.

– Картошку копаем, – нетерпеливо сказал пес. – Так есть или нет?

Иван Иванович прошел в сарай, долго выбирал лопату. Они у него были на подбор и отточены на совесть, каждую было жалко в чужие руки давать. Поколебавшись, выбрал с коротким черенком, вынес к калитке.

Пес терпеливо ждал, постукивая лохматым хвостом по скамейке.

– Спасибо, – сказал он. – Завтра принесу.

От калитки он пошел на задних лапах, держа лопату на предплечье, но потом, убедившись, что человек на него не смотрит, встал на четыре конечности, схватил лопату в зубы поперек черенка и не побежал, поскакал в сторону своего поселения, высоко выбрасывая в стороны задние лапы. Видать, опоздать боялся, думал, что без него все выкопают. А чего торопился, чудак, если у них в племени все поровну делят? Работал ты, не работал, свою долю все равно получишь. Вот тоже, если подумать, божье наказание. Жили не тужили, погавкал ночью на прохожих, а утром спи себе, сколько душа пожелает, так нет, заговорили, в стаю потянуло, бес бы этот День Смещения побрал!

Иван Иванович вернулся во двор, посидел на скамеечке, рассеянно поглаживая по жесткой шерстке тарантула и слушая, как Иван Никифорович на соседнем дворе ругает власть. Чудак человек, кто же в Москве шевелиться станет и болеть за то, что в провинции происходит? У них самих забот по горло, после Дня Смещения все пошло наперекосяк – и деньги из банков улетают, и попса вся сплошь в рок подалась, престарелая Примадонна по сцене в кожаных штанах девочкой прыгает, козу делает. Говорят, русалки по ночам в Москве-реке рыдают, в Битцевском парке деревья-кровососы разгуливают, и депутатов Государственной думы по ночам кто-то арестовывает, а кто не поймешь. Подъедет к коттеджу на Рублевке машина грузовая крытая, на бортах «Мясо» написано, выскочат хваткие ребята и все – наутро коттедж опечатан государственными печатями, еще СССР, а хозяина и след простыл. Слухов и предположений ходит много, но, как говорится, слухи слухами, а истина где-то рядом. Чего людей зря ругать, когда у них голова об ином болит? Если сделать ничего нельзя, то следует хотя бы надувать щеки и делать вид, что все идет по плану. Главное, не говорить, чей это план и куда все идет. В столице люди сидели опытные, щеки надувать умели, поэтому все и везде утверждали, что все идет по плану. Чаще всех выступал министр чрезвычайных ситуаций, который всех успокаивал и говорил, что чрезвычайных ситуаций у них завались – портфель и маленькая тележка, а потому все чрезвычайные ситуации тщательно спланированы, он любому желающему может план показать: все учтено – от взрыва метана на шахте в Кемерово до падения авиалайнера во Внуково.