Энтони Райан - Песнь крови

— Он уклонился от закона Десятикнижия. Его терпимость к вашему еретическому владычеству нельзя было сносить вечно. У меня не оставалось выбора, я был вынужден действовать…

— Странный же это бог: он так вас любит, что заставил убить родного отца!

— Молча-ать! — заорал Мустор почти рыдающим голосом. Он отшвырнул сестру Шерин и принялся наступать на Ваэлина, направив на него меч. — Заткни свою пасть! Я знаю, что ты такое! Не думай, будто Он мне не сказал. Ты — приверженец Тьмы. Ты чураешься любви Отца. Ты ничего не понимаешь!

Однако мелодия песни крови так и осталась прежней, даже когда клинок узурпатора завис в пяди от груди Ваэлина.

— Готов ли ты? — спросил Мустор. — Готов ли ты умереть, Темный Меч?

Ваэлин обратил внимание на то, как дрожит острие меча, на влажную красноту глаз Мустора, на то, как он стискивает зубы…

— А вы сами готовы убить меня?

— Я сделаю то, что должен!

Голос у Мустора сделался хриплым, он выдавливал слова сквозь стиснутые зубы. Теперь он дрожал чуть ли не всем телом, грудь у него вздымалась — Ваэлин видел человека, борющегося с самим собой. Острие клинка колебалось, но не двигалось ни вперед, ни назад.

— Прошу прощения, милорд, — сказал Ваэлин, — но, сдается мне, у вас не осталось сил убивать.

— Всего одного человека, — прошептал Мустор. — Всего одного, Он так сказал! И тогда я наконец обрету покой. Предо мной наконец отворятся Вечные равнины, которые прежде были закрыты для меня.

Из-за двери донеслись первые звуки боя, гул встревоженных голосов, вскоре потонувший в топоте кованых копыт и лязге стали.

— Что?! — Мустор, похоже, был ошеломлен, его взгляд заметался между Ваэлином и дверью. — Что это?! Ты пытаешься меня отвлечь неким Темным наваждением?

Ваэлин покачал головой.

— Мои солдаты штурмуют крепость.

— Твои солдаты? — На лице Мустора отразилось глубокое замешательство. — Но ты же явился один! Он говорил, что ты явишься один.

Мустор уронил руку с мечом, отступил на несколько шагов, взгляд сделался отстраненным, рассеянным.

— Он говорил, что ты явишься один…

«Убей его! Немедленно! — крикнул голос изнутри Ваэлина, тот голос, который, как он думал, навсегда остался в Мартише, голос, который непрестанно измывался над его приготовлениями к убийству Аль-Гестиана. — Он в пределах досягаемости, отбери меч и сверни ему шею!»

Голос был прав: убить его сейчас было бы проще простого. Безумие или замешательство, владевшее мыслями Мустора, сделало его беззащитным. Но песнь крови по-прежнему оставалась неизменной… А его слова вызывали слишком много вопросов.

— Вас ввели в заблуждение, милорд, — мягко сказал Ваэлин Мустору. — Кому бы ни принадлежал голос, звучащий в ваших мыслях, он вас обманул. Я пришел сюда с целым полком пехоты и отрядом конных братьев. И я сомневаюсь, что моя смерть — или чья бы то ни было еще смерть — приобретет вам место Вовне.

Мустор пошатнулся, едва не рухнул на пол. Он застыл — всего лишь на миг, — но то был миг полной неподвижности. Он стоял, словно высеченный из льда. Когда он снова пришел в движение, смятение, искажавшее его черты, исчезло. Теперь перед Ваэлином стоял человек, полностью владеющий собой. Одна бровь у него была вскинута, насмешливо и изумленно, но в глазах стояла холодная ненависть. И из уст Мустора зазвучал голос, который Ваэлин уже слышал прежде, спокойный и уверенный:

— Ты не перестаешь удивлять меня, брат. Однако это ничего не меняет.

А потом все исчезло. Лицо Мустора вновь превратилось в ту же искаженную смятением маску, что и несколькими секундами раньше. Ваэлину было очевидно, что Мустор понятия не имеет о том, что только что произошло. «Нечто поселилось в его душе, — осознал Ваэлин. — Нечто, способное говорить его устами. А он даже не знает об этом».

— Хентес Мустор, — сказал он, — вы призваны по королевскому слову предстать перед судом по обвинению в измене и убийстве.

Он протянул руку:

— Ваш меч, милорд!

Мустор посмотрел на меч, который держал в руке, повернул клинок так, что он сверкнул в свете факелов.

— Я уж его отмывал-отмывал. Часами его чистил. А кровь все равно видно…

— Ваш меч, милорд! — повторил Ваэлин и подступил ближе с протянутой рукой.

— Да уж… — слабым голосом произнес Мустор. — Лучше заберите его…

Он перехватил меч и протянул его Ваэлину рукоятью вперед.

Раздался звук, как хлопанье крыльев ястреба, в щеку Ваэлину дунуло ветерком, сверкнула вращающаяся сталь. Песнь крови взревела — все неправильно, опасность! — так, что Ваэлин пошатнулся от неожиданности. Он машинально вскинул руку к пустым ножнам за спиной и почувствовал себя полностью, абсолютно беспомощным, увидев, как секира вонзилась прямо в грудь Хентесу Мустору. Удар был так силен, что Мустора подбросило в воздух и он распластался на полу с распростертыми руками.

— Готов, мерзавец! — воскликнул Баркус, выступая из тени. — А неплохой бросок, скажи?..

Удар Ваэлина пришелся ему в челюсть, Баркус кубарем полетел на пол.

— Он же готов был сдаться!

Гнев бурлил в Ваэлине, распаленный песнью крови, руки чесались схватиться за оружие.

— Он уже сдавался, проклятый тупой болван!

— А я думал… — Баркус сплюнул на пол кровью. — А я думал, он тебя вот-вот убьет… У него меч, у тебя нет… И вон еще сестра на полу… Я же не знал.

Он был скорее ошеломлен, чем рассержен.

Ваэлин отчетливо осознал жуткую истину: прямо сейчас он вполне готов убить Баркуса, — и это настолько его потрясло, что гнев миновал. Он наклонился, протянул руку:

— Вставай!

Баркус посмотрел на него снизу вверх. На скуле уже вспухал багровый синяк.

— Больно, вообще-то!

— Прости.

Баркус взял предложенную руку и поднялся на ноги. Ваэлин окинул взглядом труп Мустора и растекающуюся вокруг темную лужу.

— Позаботься о нашей сестре, — сказал он Баркусу, подходя к телу. Ненавистная секира Баркуса так и торчала в груди. «Поэтому ли я не мог ее коснуться? Песнь предвещала, для чего она будет использована?»

Ваэлин надеялся, что в груди Мустора еще осталась искорка жизни, достаточно воздуха, чтобы ответить на последний вопрос о тайне его кровожадного и лживого бога. Но глаза Мустора угасли, обмякшие черты были неподвижны. Секира Баркуса сделала свое дело на совесть.

Ваэлин опустился на колени рядом с телом, вспоминая лихорадочное бормотание Мустора: «Предо мной наконец отворятся Вечные равнины, которые прежде были закрыты для меня». Он положил руку на грудь Мустора и негромко произнес нараспев: «Смерть — всего лишь врата, ведущие Вовне. Она есть конец и начало одновременно. Страшись ее и приветствуй».

— Мне кажется, это неуместно.

Сентес Мустор, у которого уже никто не оспаривал титула владыки фьефа Кумбраэль, смотрел на тело своего брата со смешанным гневом и отвращением. Обнаженный незапятнанный меч висел у него в руке, он тяжело дышал от непривычных усилий. Ваэлин удивился, что он сумел добраться сюда так быстро: очевидно, благодаря тому, что не потрудился принять участие в битве.