Симона Вилар - Сын ведьмы [litres]

Казалось, Хрольву доставляло невероятное удовольствие вспоминать и рассказывать все это. Медленная речь, красивые иносказания, витиеватые обороты с кеннингами и особым ритмом повествования. Малфриде хотелось завизжать от его неторопливой болтливости, но она молчала, так как заметила, что с каждым словом Поломанного, с каждой его фразой затаившиеся за ним порождения тьмы словно растворяются, исчезают во мраке. И еще она поняла, что он говорит на языке северян-скандинавов. Она хорошо его понимала, поэтому и спросила, когда тот на миг умолк:

– Хрольв, ты был скальдом 95 95 Скальд – певец и сказитель у древних скандинавов. Пользовался почетом и уважением. в прошлой жизни?

Мокей, почти успевший облачиться в свои потрепанные одежды во время долгого повествования Поломанного, резко вскинул руку, заставляя ее умолкнуть, и весь напрягся. Казалось, сейчас он бросится на Хрольва, чтобы вступить с ним в схватку, и еще неясно, кто победит, если тот снова приманит свое воинство тварей. Но Поломанный вдруг начал издавать некие квакающие звуки – так он смеялся.

– Да, да, вспомнил: я был скальдом! Великим скальдом, который сидел на пирах по правую руку от правителей. И мне подавали полную чашу браги, чтобы промочить горло. О, как бы я хотел однажды еще раз испробовать хмельной браги!..

– Тогда идем с нами, – пленительно улыбнулась ему Малфрида. – Идем наверх, где тебя помнят, где о тебе слагают саги. И где тебе снова нальют полную чашу.

Это было уже слишком. Мокей покосился на нее через плечо, понимая, что так лихо лгать кромешнику – это явный перебор. Одного он не учел: где-то в мире людей о Хрольве и впрямь существовала сага, и сейчас тот словно почувствовал ее отголосок.

– Мы сможем выйти? – спросил он почти буднично.

– А кто нам помешает? – отозвался Мокей. – Хозяину сейчас явно не до нас. Он ждет гостя, который для него важен.

Хрольв опять издал звуки, отдаленно напоминающие смех. И довольно произнес:

– Веди, Рубец. Ты недавно побывал в светлом мире и должен хорошо помнить дорогу.

Малфрида все еще не верила, что у них получилось. Она шла по подземельям среди столбов и нависающих со сводов выступов, она покидала это место с двумя кромешниками и при этом была просто женщиной. О, скорее бы они вышли! Сколько им идти? Будучи лишена чар, она уже не представляла, как они сюда проникли. Но затем впереди показалась огромная пещера с расселиной наверху, а внизу – перекрытое навалом из глины подземное озеро. Она узнавала места и начинала надеяться.

И тут какой-то чудовищный звук пронесся по подземелью. Он был такой силы, что они пригнулись, замерли, ожидая чего угодно. Но потом настала тишина.

– Что случилось с моим сыном? – прошептала Малфрида дрожащим голосом. Кажется, она готова была кинуться назад, но Мокей ее удержал.

– Опомнись! Ты сейчас человек. А у Добрыни уже имеются силы от хозяина Кромки. Он справится.

Ей так хотелось ему верить! А еще она понимала, что женщине нельзя вмешиваться в дела сильных мужей. Пусть один из них и нелюдь.

– Идем, – увлекал за собой Мокей.

Они ступили на глиняные навалы, бывшие некогда собственным неживым воинством Мокея, перешли по ним через подземное озеро. Глина была скользкой, Малфрида оступалась, могла бы и упасть, но сильная рука кромешника поддерживала ее и вела. Надо же, на кого ей пришлось положиться в этот миг! На былого врага… на недавнего сладкого полюбовника.

Потом они вступили в мастерские чакли. Бывшие мастерские, ибо сейчас тут было тихо и темно. Так темно, что Малфриде не верилось, что по пути сюда она видела горящие горны, возле которых трудилось немало неуклюжих, словно созданных из каменной породы, мастеров чакли. Они ушли? Прорыли в земле проходы поглубже, чтобы им уже никто не помешал? Так говорил ранее Даа. Бедный мальчишка Даа. Малфриде, как женщине, стало его жаль… Шаман хотел помочь им, готов был и собой пожертвовать, а она, увы, не смогла оживить его. Значит, не судьба.

Они почти миновали проход над опустевшими мастерскими, когда вдруг раздался глухой гул, скалы содрогнулись и начали рушиться.

– Скорее! – крикнул Мокей и кинулся вперед.

Рядом упал гигантский обломок, сбил край галереи, где они только что прошли, рухнул вниз, разнося все на своем пути и поднимая тучи пыли. Скальные обломки валились отовсюду, потом дрогнули стены, заходили ходуном, сдвинулись. От этого загрохотало наверху, своды треснули и обрушились вниз огромными валунами.

Малфрида упала от мощнейших толчков под ногами. Ее подхватили сильные холодные руки Мокея. Он сделал длинный прыжок, перенеся ее через навалы скальной породы. И как раз вовремя, ибо еще одна стена сдвинулась с места, словно хотела раздавить их, пошла трещинами, рухнула. Где-то среди обломков раздался и затих вой Хрольва Поломанного. «Не пить ему больше браги на пирах», – подумала Малфрида.

Больше о кромешнике она не вспоминала. Ибо поняла: Кощей чем-то чудовищно разгневан, раз выпустил такую силу. И почти по-бабьи заплакала, волнуясь о судьбе сына.

Добрыня двигался быстро – он точно знал, куда идти. Теперь он понимал, как его мать находила путь в этих подземных пещерах. А еще было приятное ощущение, что он больше не зависел от Малфриды, мог полагаться на самого себя. За свою непростую жизнь он очень хорошо научился действовать ватагой, но оказалось, что когда рассчитываешь только на себя и чувствуешь такую силу, то испытываешь настоящее упоение. Добрыня старался не задумываться о том, что все это дал ему темный хозяин Кромки, по сути, его дед. Он вообще не думал о Кощее как о родне. Но при этом хотел с ним наконец-то встретиться.

Еще Добрыня был доволен, что, взяв на себя самое трудное, он дал возможность остальным спастись. И если ему повезет, если он справится, то и они выживут, выберутся отсюда. А вот мать… Душа его наполнялась горечью, когда он думал о ней, а еще его охватывала злость. Если Кощей и сильную чародейку смог подчинить, заставив ее на своих кинуться, то что еще он может сотворить? Но, с другой стороны, Добрыня был озадачен: Темный, даже зная, с чем к нему идет и что намерен сделать снявший крест посадник, настолько уверен в себе, что сам указывает путь, сам подзывает… Ничего этот Бессмертный не страшится. Ну вот это ты зря, нелюдь! Он, Добрыня, не так-то прост, чтобы подчиниться и стать одним из покорных хозяину Кромки рабов.

Какие-то шуршащие существа порой возникали на его пути, однако не препятствовали, а отступали в такой густой мрак, что даже дивное зрение Добрыни не позволяло их рассмотреть. Ну и пропади они пропадом – ему не до них. Он даже не гадал, кто они – призраки, кромешники, живые мертвецы или темные твари бездушные. Они для него были навязчивым мороком, на который он не желал обращать внимания.