Ричард Морган - Стальные останки [litres]

Рингилу удалось перевернуться и встать на четвереньки. Комната шаталась и подергивалась вокруг, по рукам и ногам будто стекала ледяная вода. Он попытался собрать все силы и подняться на ноги.

И услышал, как вздыхает двенда.

– Я опасался, что до этого дойдет, Рингил Эскиат, но не с такой быстротой. После долгого перерыва мы все разучились иметь дело с людьми. Что ж, придется осваивать науку заново.

Мыском сапога его легонько толкнули и повалили на бок. Вот и вся надежда подняться… Рингил набрал воздуха и пропыхтел:

– Кто тебя прислал?

– Никто меня не присылал, как ты изволил выразиться. – Двенда присел рядом с ним на корточки. – Но кое-кто и впрямь просил, чтобы я проявил к тебе снисхождение. Похоже, кому-то не хочется, чтобы твое мрачное, но довольно красивое лицо располосовали на ленточки в ссоре из-за ерунды под названием «честь».

Он опять поднял руку, ладонью вниз, чуть согнув пальцы. На глаза Рингила упала тень.

– Постой, ну, постой же…

Рингил не сразу понял, что двенда повиновался. На нечеловеческом лице сменилась череда непостижимых выражений. Кажется, Рингил заметил нетерпение, но что стало его причиной, не понял.

– Ну?

– Скажи мне… – Голос Рингила звучал еле слышно, такой же обессиленный, как и его конечности. – Я должен узнать одну вещь. Это важно.

Ладонь зависла перед его глазами.

– Да?

– Как тебя зовут? Мы трахались всю ночь, а я так и не спросил.

Двенда опять слегка заколебался, а потом его губы изогнулись в пытливой улыбке.

– Ладно. Можешь звать меня Ситлоу, если это имя сгодится.

– О, еще как. – Теперь и Рингил улыбнулся. – Еще как.

Между ними повисло молчание. Ладонь двенды не шевелилась.

– Не скажешь, отчего ты вдруг захотел узнать мое имя? – наконец спросило существо.

Рингил устало кивнул. Призвал остатки сил и вынудил губы пошевелиться.

– Все просто, – прошептал он. – Дешевой шлюхе имя без надобности. Но я предпочитаю знать, как зовут тех, кого хочу убить.

И тогда рука двенды опустилась, коснулась его лица и легко поднялась снова. Кажется, вместе с нею поднялось сознание Рингила, как искусная маска, которую он до сих пор носил, сам того не замечая.

Последним, что он увидел, прежде чем поле зрения заполнилось чернильной тьмой, был взгляд двенды, который обратил лицо к окну: лучи рассвета окрасили его глаза без белков в цвет крови.

Едва рассвело, она отправилась во дворец.

Прийти раньше означало напроситься на арест. В то время как нижнее звено дворцовых обитателей – те, кто разжигал огонь в очагах и вычищал акры мраморных полов, – поднимались задолго до зари, придворные не появлялись до завтрака. Это было выработанное практикой правило, подкрепленное сильным прецедентом. Два года назад один провинциальный губернатор совершил ошибку, явившись к Джиралу со своими заботами, когда император еще находился в постели. Поводом послужило местное восстание переселенных восточных кочевников, покинувших резервацию и начавших грабить торговые караваны – в общем, у срочности было кое-какое оправдание, по крайней мере, в глазах специального посланника губернатора, который подъехал к главным воротам во главе кавалерийского отряда, когда солнце только поднималось, и стал громко требовать, чтобы император немедленно уделил ему внимание.

Тот не оплошал. Джирал отправил посланника с отрядом в темницу на неделю – по обвинению в неуважении к императорскому трону. Напрасно старшие придворные советники протестовали, наказание осталось в силе. К тому моменту, когда посланника привели в зал для аудиенций, где он удостоился официального выговора, восстание уже более-менее стихло, и вопрос отпал сам собой. Как сухо заметил Джирал, незачем было так орать. Чтобы эту истину постигли все, он прибег к красноречию – жестикулируя и повысив голос, чтобы тот эффектнее звучал под сводчатым потолком зала, заявил:

– Друзья мои, сейчас не то время, что было при моем отце. Не дни суровых войн и лишений, как бы сильно верные друзья отца, советники в той борьбе, ни желали иного, пусть это и необъяснимое желание. Расслабьтесь, господа. Мы больше не воюем, нам не противостоят непримиримые враги и грозные нелюди. Нет нужды в панике созывать совет и принимать окончательные решения до восхода солнца. Наша империя процветает, в ней царит мир. Трудности, с которыми мы сталкиваемся, не велики и лишены зрелищности, требуют безыскусных решений – таковые вряд ли кого-то прославят в веках, но и от них есть толк. Не знаю, как вы, а я приветствую данную перемену. Нам выпал шанс насладиться плодами чужого самопожертвования, поэтому давайте не будем подражать чужим страданиям. Я рад и благодарен за то, что все так сложилось, и в той же степени благодарен героям за их жертвы. Вообще-то мне всегда казалось, что те из вас, кто испытал ужасы войны вместе с моей семьей, чувствуют то же самое.

Или здесь есть те, кого обуяли иные чувства?

В ответ придворные продемонстрировали красноречивую тишину. В толпе справа кто-то прочистил горло, но явно передумал и промолчал. Звук магическим образом превратился в кашель. Джирал его услышал, понял, что к чему, и улыбнулся. Выждав, когда затихнет эхо, он хлопнул в ладоши.

– Отлично. Я, как обычно, в долгу перед вами за искреннюю поддержку. А теперь займемся следующим делом. И, пожалуйста, скажите мне, что это простой бюджетный вопрос о ремонте городской канализации.

В ответ раздался большей частью льстивый смех, но Арчет поймала себя на том, что все равно ему подражает. Втайне она сочувствовала некоторым приятелям из старой гвардии, хоть и понимала, что в словах Джирала таилось зерно правды. Она знала провинциального губернатора, пославшего эмиссара, и была о нем не очень высокого мнения. Вероятно, он поддался панике в ситуации, которую человек более сообразительный разрешил бы, не вставая из-за стола. Бунт, скорее всего, можно было подавить без лишних затруднений – а то и предупредить, пустив ход толику здравомыслия и дальновидности. Надо держать руку на пульсе и замечать тревожные сигналы до того, как ситуация достигнет точки кипения. Стоит наказать кое-кого в назидание, а кому-то пойти на уступки – в девяти случаях из десяти это даст хороший результат. Она сама много раз так поступала в прошлом, когда Акал еще сидел на троне.

Паника и суета – запоздалая реакция дураков.

Теперь, ожидая в приемной, пока Джирал вылезет из постели и перебирая в мыслях сказанное Кормчими, советница императора усомнилась: не поддалась ли она, измученная бессонницей, взбудораженная и все еще во власти крина, схожему дурацкому побуждению?

Но:

«Двенды ушли, Арчет. Тысячи лет назад. Они покинули пределы этого мира, когда не сумели одержать над нами верх».