Дмитрий Емец - Дверь на двушку [litres]

– Брошу! И дракончика брошу! Не я его хранитель, а она! – всхлипнул Рузя.

– Так бросай! – сказала Рина.

Рузя еще раз всхлипнул, вытер нос и, обхватив руками рюкзак с дракончиком, стал раскачивать его на коленях.

– Я толстый и страшный! – сказал он и тут же быстро взглянул на Рину.

Рина заметила, что люди вечно взглядывают на собеседника, когда скажут нечто такое. Видно, хотят поймать первое выражение его лица, а сами готовятся кричать «Нет-нет, я именно такой!». Рина оценивающе оглядела Рузю.

– Ты не страшный, – сказала она. – А лишний вес – да, есть слегка. Но только до тех пор, пока ты заморачиваешься. Тебе не обязательно притворяться вечно раненным, кстати говоря. Ты и так смог бы понравиться!

Рузя от возмущения плеснул на дракончика чаем:

– Я?!

– Да, ты, – заверила его Рина. – Просто ты никогда не пробовал добиваться. Ну, с тем рвением, с которым ты по конторам ходишь. Девушки – странные существа. Многие важные решения они принимают с опозданием и часто поначалу отвечают отрицательно. Например, молодой человек спрашивает: «Сходим куда-нибудь?» Девушка с перепугу отвечает: «Нет! У меня куча дел!» – «А завтра?» – «Нет!» Она была просто не готова к ответу, или настроение не то, или времени не было обдумать. Молодой же человек решает, что это категорический отказ, и больше никогда к ней не приближается. Думает, что неуспешен, что заметили его прыщик, спрятанный под челочкой и т.д. А всего-то и надо было через пару дней спросить еще раз. И еще раз спросить. И скоро ответ был бы положительный.

– Так уж прямо и положительный, – хмыкнул Рузя, но все же в глазах у него появился интерес.

– Почти любая девушка в глубине души хочет быть слегка несчастной, хочет ощутить, что она чем-то пожертвовала, наградила за настойчивость. Вот почему наглые гномики всегда ходят с красивыми девушками. Они не боятся задать вопрос двадцать раз и двадцать раз получить отказ. Красивые девушки вызывают робость. К ним боишься приблизиться, потому что кажется, что ты заведомо недостоин. Поэтому рядом с красивой девушкой всегда оказывается какой-нибудь самый обычный парень, который не усложняет, не задумывается о том, является ли то, что свисает у него над ремнем, кубиками пресса или все же не совсем. А красавчик тащится в двух шагах позади решительной кубышки и робко бормочет: «Оль, ну мы ж там уже были! Оль, ну мы ж там уже были!»

Рузя с наслаждением представил себе Гамова, который бежит за крокодилом в юбке.

– Да! – сказал он. – Да! Да! Да!

– Вот это правильно! Ты защитник Насты? Так и будь им до конца! Можно быть боксером, а можно любить бокс. Понимаешь? В одном случае ты тренируешься, а в другом – прыгаешь на кресле, нажимая пузом на телевизионный пульт. Вперед, мой герой! Ну, в смысле не только мой герой, а и вообще герой! – поправилась Рина.

Она говорила, в общем, обычные вещи, но чувствовала, что ее услышали. Лицо у Рузи стало такое, с каким он обычно штурмовал кабинеты чиновников. Лицо маленького упорного героя, не знающего слова «нет».

– Ты не в курсе, где ее искать? – деловито спросил он.

– Нет, – покачала головой Рина. – Даже номера такси не запомнила.

– Я знаю, кто точно знает. Белдо, – сказал Рузя. – И он мне все скажет! Я из него вытрясу всю правду!

Рузя встал, закинул рюкзак за спину и решительно вышел из кафетерия. Дракончик высунул наружу морду и выдохнул струйку пара. Человек, соливший свой язык, на миг оцепенел, а затем понимающе кивнул и опять подлил себе чего-то в чай.

«Ой, мама! Рузя будет разбираться с Белдо! – мысленно простонала Рина. – Что я наделала, зачем болтала?! Может, и мне надо было язык себе посолить?»

Она вернулась в ШНыр и отдала нерпь Еве. Та взяла ее и держала в руке, не очень понимая, что делать с ней дальше.

– Очень надеюсь, что хозяйка вскоре ее заберет, но пока она твоя! Держи и шныруйся… И вот что… когда кипишь – к русалке не прикасайся. А то мало ли… – сказала Рина, а про себя подумала: «Ну не странно ли, что первой из новых шныров нерпь получила Ева, которой, если честно, и вилку в столовой доверять опасно?»

Пасмурным утром из подъезда обычного панельного дома на окраине подмосковных Мытищ вышел высокий бледный человек. Он стоял и разглядывал безликий микроавтобус с рекламой строительной фирмы. Автобус этот подогнали только что, и ключи от него вручили Лиане.

– Ныряйте скорее, Альберт Федорович, пока вас никто не увидел! – поторопила Лиана.

Долбушин обозрел полупустой двор:

– К чему спешить? Или ты думаешь, что лучший способ остаться незамеченным в местах скопления людей – это перекатываться, прятаться за машинами, столбами, колоннами и ползти по-пластунски?

Лиана открыла боковую дверь фургона, пропуская внутрь Триша с куклой на руке, Ерша в бусах из связанных между собой носков и Короля Мусора. Последнего пришлось фактически заталкивать, поскольку он увидел вдали мусорник и рванул к нему, издавая утробные звуки.

Морщась от боли, возникающей при каждом резком движении, Долбушин забрался в машину. Чувствовал он себя скверно. Вроде бы выжил, бронежилет спас от выстрела, но когда Триш с Ершом его тащили, в одну из ссадин Долбушина попала слизь рогрика , и эта слизь разъедала и убивала его.

Доктора, которых приглашала к нему Лиана, противоречили друг к другу. В глазах же их умный Долбушин читал, что доктора сами ничего не знают и находятся в полном замешательстве. Долбушин не страдал от какой-то конкретной болезни – просто жизнь уходила из него по капле. Он стал слаб как ребенок. Бывали случаи, когда он видел, что ему надо пройти всего два или три шага, и… не вставал со стула – таким это казалось ему немыслимым, ненужным усилием.

Одна Лиана ничего не замечала – или притворялась, что не замечает. Она даже стала бодрее обычного, словно надеялась часть своей бодрости передать Долбушину. Она села на водительское место и с обычной хлопотливостью принялась придвигать сиденье.

– Интересно, как тут расположены педальки? Как везде? – спросила она.