Дмитрий Байкалов - Звездная пирамида

Давно Ипат не орал, даже Семирамида вздрогнула. А я понял, что как раз сейчас самое время мне высказаться, и никто меня шкетом не обзовет.

– У этих знатных спеси побольше, чем у наших чиновников с Зяби, – говорю. – Ну и на кой они нам? Пускай кто другой с ними договаривается.

Ной задвигался, хотел было что-то сказать, но под тяжелым взглядом Ипата сразу присмирел.

– Лучше, значит, со жрецами? – подала голос Семирамида, и неприятен был тот голос. – Они едва-едва своего сородича не убили, а мы с ними – договариваться?

Я подумал немного и сказал:

– И те убийцы, и эти. Жрецы хоть степенные, а те, которые в желтом, знать ничего не хотят, кроме своей спеси. Кто как, а я за жрецов.

Ипат тоже был за степенных убийц, и вот, не оглядываясь на Семирамиду и Ноя, я открыл дверь в стакан со стороны белобалахонников и велел кораблю прореветь погромче и повнушительнее, желательно без акцента: «Войди один». Велеть-то я велел, а сам думаю: не началась бы и тут драка. Кто, интересно, войдет? Достойнейший? Или тот, кого не жалко? И не передерутся ли жрецы, выясняя между собой, кто из них чего достоин и кого не жаль?

Драться они не стали, но спорили долго. Сначала хотели предложить войти тому типу, что собирался рубить голову жертве – надо думать, старшему жрецу, – да тот не больно-то мечтал об этом, только не признавался, а разыгрывал скромника и указывал на несостоявшуюся жертву: мол, праведник, уже отмеченный богами, подойдет в самый раз. В конце концов выбрали они одного и без мордобоя обошлись. Белобалахонник как белобалахонник, с виду ничего особенного. Лысый, как все жрецы. Росточку небольшого, лицо узкое, движения медленные, взгляд умный. Может, то, что надо?

Ну, вошел он. Дверь за ним закрылась, и прозрачный стакан с туземным воздухом по моему приказу переместился сквозь половину корабля поближе к нам. По-научному выражаясь – продиффундировал. Я от «Топинамбура» много разных ученых слов нахватался; если вернусь на Зябь к прежней жизни – буду уверять полицейских, что не бродяжничаю, а диффундирую по Зяби, и такая-то и сякая-то самодвижущаяся повозка не была угнана мною, а продиффундировала.

Хотя нет, не буду. В ухо получу. Знаю я наших полицейских.

Опять Ной вперед вылез – переговоры вести. Мы с Ипатом переглянулись, я пожал плечами, он тоже, и мы молча решили: пусть поговорит; если под нашим контролем – не страшно. Пока мы мурыжили туземца в стакане, шел спор: вернуть Ною нимб – или обойдется? Ной уверял, что нимб теперь не нужен, даже вреден. Мол, перед нами не безграмотный раб, а жрец не самого низшего ранга и притом явно не дурак, по роже видно. Мол, он нас сразу раскусит, потому что все священники, которые не дураки, не верят ни одному слову из того, что проповедуют, и если сами верят во что-то, то уж точно не в тех богов, которые годятся для простого народа. Взять хоть наших священников церкви Девятого пророка…

Тут Семирамида завизжала и едва не вцепилась Ною в отросшие патлы, да и Ипат заворчал, готовясь применить кулак. Я-то в этом споре был на стороне Ноя, но помалкивал, чтобы и мне не влетело. Хочет Ипат организовать Ною сияние вокруг головы – организую и не поморщусь. Очень мне надо страдать еще и из-за религии! А наших попов я знаю только чуть хуже, чем полицейских, и могу поклясться, что Ной прав. Хуже нет, когда в исправительном заведении приезжий поп читает проповедь: так и кажется, что он страдает не меньше, чем те, кто его слушает. А уж если вознесет взор ввысь, якобы к небу, хотя на самом деле к потолку, то сразу понятно: хочет поскорее отделаться от этой обязанности и пойти на пару с дьяконом выпить чего покрепче и плотно закусить.

Словом, я понял, что надо делать, и тут же сотворил Ною нимб еще краше прежнего, а Семирамида умолкла и перестала тянуть руки, потому что как же таскать человека за волосы, если он при нимбе? А еще я тайком велел «Топинамбуру» сделать так, чтобы нимб был виден только нам, а не жрецу; ему же транслировать изображение Ноя как есть, только приукрасить его немного, чтобы не было сразу видно, что он жулик. Я заранее знал, что Ипат не догадается проверить, какую картинку видит туземец, а бог меня, наверное, простит, если я потом помолюсь и объясню ему, что все это не просто так, а ради процветания Зяби. Ну а если не простит и отправит меня в те Дурные земли, которые есть на том свете, – что ж, так тому и быть.

Сказать по правде, после того как мы уже порядочно помотались по Галактике, я стал подозревать, что на том свете все иначе устроено, чем уверяют наши попы. Может, и нет там никаких Дурных земель?

«Может, и того света никакого нет?»

Меня аж в пот бросило, когда я так подумал. Однако рассуждать было некогда: Ной уже приступил к разговору со жрецом, а «Топинамбур» начал переводить. Гляжу, жрец и правда умный: на колени падать не стал, а уселся на сиденье, нарочно мною выращенное, сложил руки на животе и всем своим видом показывает: никакие вы не боги и не их посланцы, я-то знаю, и нечего тут мне фокусы показывать, давайте переходить к делу. Ну, Ной и давай разливаться певчей пташкой.

– …таким образом, очевидно, что Хатон остается в выигрыше. Пять процентов от валового дохода он платит нам паутиной и изделиями из нее, а за это получает зародыш звездолета вместе со всеми встроенными в него знаниями и право вербовки пяти миров…

Долго Ной перед синерожим распинался, под конец даже сипеть начал. Жрец слушает и кивает. Вижу, дело вроде идет на лад, да и чему тут дивиться? Ной, если захочет, кого угодно заболтает – кроме нас, надеюсь. Но мы-то его знаем, а синерожие – нет!

Кончил речь Ной, и тут начал задавать вопросы жрец. Много было вопросов, и все до одного деловые. Бьюсь об заклад, он понял, что не такое уж это выгодное для Хатона дело, как расписал Ной, ну а о том, что мы просто люди с другой планеты, такие же, как он, только без хобота, он, по-моему, сразу догадался. Ужасно проницательный тип.

Спрашивал он, спрашивал о том о сем, а потом вздохнул и говорит:

– К моему величайшему сожалению, ничего не выйдет.

– Как? – вскинулся Ипат, а Ной повернулся к нему и скорчил страшную рожу: молчи, мол. Повернулся опять к туземцу – и уже улыбается.

– Почему? – спрашивает ласково так, с приятной улыбочкой. – Какие-нибудь затруднения?

С затруднениями мы разбирались целые сутки. Когда жрец уставал, мы выпускали его наружу, где он совещался с другими белобалахонниками, а «Топинамбур», конечно, подслушивал их разговоры и переводил нам. Желтые балахоны были очень недовольны и пытались скандалить, подступая к жрецам, кое-кто уже за оружие взялся, но тут из города очень кстати прибыл целый отряд в доспехах – храмовая стража, как я понял, – и взял жрецов в круг, ощетиненный копьями. Аристократия поорала-поорала, да и отступила. Я бы на месте желтых балахонов сделал то же самое, только без крика.