Александра Бракен - Последняя жизнь принца Аластора [litres]

Бабушка только щелкнула пальцами и попросила подать всем горячего чаю и завтрак, кто какой пожелает.

Эльме пришлось объяснять всем, что вчера произошло. Она так и не смогла выбрать между массовой галлюцинацией из-за утечки газа и чем-то еще менее правдоподобным. В конце концов, ковен решил не накладывать заклятие забвения на весь город. Нам нужно было обо всем помнить.

Бабушка и оставшаяся часть ковена отправились через лес к тому, что осталось от Редхуда. Мы с Нелл шли за ними и смотрели, как они разбирают защитные пирамиды, которые все еще работали.

– Знаешь, – начал я, и, кажется, покраснел. Я прочистил горло и попытался сделать так, чтобы мой голос не дрожал. – Ты же можешь остаться. Здесь. В смысле, в Редхуде, на родине пирожных из тыквенных листьев. Вдруг тебе захочется сюда приехать на каникулы из Академии полумесяца, если ты все-таки туда уедешь. А можешь ведь ивообщеостатьсяздесьжить .

Облако темных кудряшек только добавляло недоумения во взгляд Нелл.

– На каникулах мне нужно будет возвращаться в Дом семи ужасов и думать, что с ним делать дальше.

Надежда во мне угасла.

– Ладно.

– А у Мисси есть магазин, – напомнила Нелл. – И я буду жить с ней, надеюсь, что твоя бабушка поможет нам все официально оформить.

Точно-точно. Можно ли быть таким дураком? Мне было так больно, как тогда, когда Аластор впервые не ответил мне. Я еще раз судорожно вздохнул и вытер ладони о джинсы.

– Очень хорошо, – сказал я и попытался улыбнуться. – Я так рад за тебя.

Я, на самом деле, был рад.

– Ты будешь скучать, – сказала она. По ее лицу медленно расплывалась улыбка. – Очень сильно.

– Нет, не буду.

– Нет, будешь. – Нелл обернулась, чтобы лучше видеть, как защитное заклинание распадается на миллионы маленьких падающих звезд.

Они посыпались на нас, застревая в ее волосах, как изумрудные блестки.

– Неважно, далеко мы или рядом. Ты мой друг. Я твой друг. Вот и все.

– Заметано, – согласился я.

– Финальная сцена, – добавила Нелл.

– Титры.

Примерно через час, сразу после того, как горожане разошлись по домам, в Редхуд примчалась взволнованная Мисси. Она не могла попасть в город и даже найти его из-за защитного заклинания, и несколько часов просто колесила вокруг. Нелл представила ее ведьмам «Пера Ворона», и мама с дочкой отправились домой готовиться к заседанию Верховного Ковена.

Горожане, вернувшись к своим домам, смотрели на магическое представление, которое разворачивалось вокруг. Мы с Прю сели в самом центре городской площади. На ступеньках разрушенной беседки. Мы взяли пакет каштанов из перевернутой тележки и ели их, глядя, как Редхуд магическим образом восстанавливается. Кирпичи здания суда, которые просто валялись рядом, вставали каждый на свое место. Разбитая витрина «Завтрака пилигрима» засверкала, собралась в целое окно и встала на место.

– Эй, Проспер, – вдруг сказала Прю. – Я только что поняла, что так и не сказала тебе спасибо. За то, что ты спустился за мной вниз…

Я смотрел на каштаны.

– Не думаю, что сделал что-то особенное. Только помог тебя похитить.

– Это не твоя вина. Мне не стоило ехать в Салем одной. Но я не знала, чего хочет бабушка. Я боялась, что она попытается меня остановить. Я просто хотела сказать… что все это напомнило мне, как ты мне всегда помогал. – Она печально усмехнулась. – Ну, до операции. И вообще все время. А я тебе и не помогала особенно.

– Это совсем другое, – запротестовал я.

– Вообще-то нет, – остановила меня Прю. – Но я обязательно исправлюсь.

– Да не надо мне постоянно помогать, – признался я. – Необязательно меня все время вытаскивать из проблем. И я понимаю, что и мне не стоит постоянно вмешиваться в твою жизнь. Все меняется. Мы выросли. Это нормально. Все течет, все меняется. Наверное, это хорошо.

Она кивнула.

– Да. Думаю, ты прав. Но, Проспер, некоторые вещи не меняются. Например, то, что мы близнецы. Или, что бабушка ненавидит, когда салфетки складывают в форме животных. Что папа поет в машине и всегда фальшивит. И это тоже хорошо.

У площади залихватски припарковалась знакомая синяя машина. Ну, как припарковалась… Не знаю, кто из родителей был за рулем, но они просто ударили по тормозам и бросили автомобиль на середине улицы.

Сначала появилась мамина рыжая голова. Родители приехали искать нас на площади. Когда мама нас заметила, она ахнула. И тут я понял, что забыл поменять рубашку на менее окровавленную.

– Наконец-то! – сказала Прю и отряхнула ореховые крошки. – Я так хочу домой.

Мама с папой неслись к нам, выкрикивая наши имена. Они бросили сумки и пальто на дорогу и помчались через газон.

На ветках снова появились листья, засиявшие в золотом утреннем свете. Подул свежий ветерок. Я улыбнулся и встал.

– Я тоже.

В чем Редхуд точно был лучшим – так это в умении хранить секреты. После того, как ковен все закончил, Главная улица и все близлежащие выглядели в точности как прежде. Каждый кирпич и каждая доска вернулись на свои места. Полосатые тенты были натянуты. Полностью уничтоженные живые изгороди и клумбы были высажены и подстрижены вновь, ослепляя обычным великолепием. Некоторое время жители Редхуда живо обсуждали случившееся. Это был рассказ о реальном происшествии, но потом… впрочем, вы сами знаете, как это происходит. Мистические истории быстро становятся популярными, превращаясь в сплетни, которыми обмениваются в продуктовых лавках. И только фотографы-любители прочесывали по ночам лес, ища подтверждений тому, что все это не было коллективным кошмаром.

Светящиеся искры магии запечатлелись на лицах людей, поблескивали порой в глазах. Вскоре память о том дне начала угасать, так как жизнь в Редхуде вошла в привычное спокойное русло. Городские собрания возобновились. Парады проходили по расписанию. Школьная пекарня устраивала ежегодное соревнование по выпечке Тихих пирожных из тыквенных листьев.

Единственное, что упорно отказывалось возвращаться к обычной жизни – это я сам. Раньше, куда бы я ни пошел, на каждом шагу слышались перешептывания. Чаще всего я ходил по школьным коридорам, уставившись в пол. Или искал тихое место, чтобы съесть в одиночестве свой обед, чтобы ко мне никто не приставал.

Сейчас я все еще одинок, да и шепотки никуда не делись. Но теперь меня совершенно не заботит, что обо мне говорят. Если я не могу быть собой – если Проспер Реддинг не может проводить время в художественном классе Академии имени Реддинга и работать над своими проектами. Если он не может говорить то, что хочет сказать, и делать то, что хочет делать. Зачем тогда все это случилось?

Я знаю, что родители беспокоятся обо мне. Я рассказал им все, что произошло со мной за недели отсутствия. Конечно, пришлось опустить некоторые подробности, чтобы они не заперли меня в комнате до конца моих дней и избежали мучительных кошмаров. Но временами, по ночам, я слышу их приглушенные разговоры, доносящиеся из гостиной через вентиляцию. Что мы можем сделать для него? Можем ли мы быть уверены, что с ним все в порядке?