Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра [litres]

Если поможешь, сказал он, я отведу тебя туда, хоть сам и не могу туда войти.

А где это? – спросил Дарр Дубраули.

Певец замялся, и темное жилище, бледный человек, тусклый огонь – все стало тем же, чем было до того, как в котелок полетели сухие листья, хотя Дарр и не заметил, что они изменились; а потом кость вновь ударила, и они снова стали резче, крупнее, больше.

Это царство? – спросил Дарр Дубраули.

Услышав это слово, Певец улыбнулся. Царство, сказал он.

Чье?

Наше, когда мы там.

Под непрестанные удары кости по коже слова трудно было услышать, но проще понимать. Дарр Дубраули спросил: Как далеко?

Я пойду с тобой, сказал Певец, так далеко, как только смогу зайти. Но они не впустят меня. Ты для них чужой, ты пройдешь.

Когда?

Скоро. Сегодня. Сейчас.

В темном, тесном жилище стало еще темней, чем когда Дарр вошел. День клонился к вечеру.

Слишком поздно, сказал он.

Ночь там день, отозвался Певец. Он протянул Дарру длинную белую руку, которая была больше ладони Лисьей Шапки настолько же, насколько лапа Сокола – крупней лапки Дарра. Света хватит, сказал он. Идем.

Однажды Дарр Дубраули сказал мне: «Я помню, как согласился сделать то, о чем он попросил, и как мы с ним вышли из того дома наружу». Но потом сказал: «Нет, я помню, что я не помню: что я не знал. И потом оказалось, так было и будет: я всегда могу вспомнить, как мы вышли и попали туда, в то место, к другим в том царстве, но помню только, что всегда забываю».

Вот что он помнит: полет над распаханной землей Людей, над спинами тех, кто срезает на ней златоглавые травы, – а потом к берегу озера. Певец был там, рядом, мчался так же быстро, как сам Дарр, – но как же такое возможно? Когда Певец ступил на серые озерные волны, Дарр потерял его из виду и решил, что он, наверное, ушел под воду; тут он вспомнил, что Лисья Шапка говорила, мол, матерью Певца была волна на воде, и это, наверное, все объясняет, и да, как только Дарр добрался до острова на озере, он увидел, что мокрый Певец выходит из воды на берег.

В центре острова – раньше Дарр этого не замечал – стояли кругом четыре больших камня, стояли в полный рост, как Люди. Среди этих камней еще один лежал плашмя: он почти утонул в зарослях крапивы и жимолости, а стоячие будто смотрели на него свысока. Певец наклонился к нему так низко, что почти коснулся его подбородком, охватил его руками, нащупывая, за что бы взяться. С долгим криком он поднял огромный камень и, пошатываясь, отодвинул его в сторону. Дарр Дубраули сидел на ветке Ольхи неподалеку и смотрел на это… даже не скажешь «не веря своим глазам», потому что Вороны всегда верят тому, что видят. Просто смотрел.

Под камнем вместо сырой земли и червячков оказалась яма, а насколько глубокая, Дарр не смог рассмотреть. Певец снова склонился и заглянул в яму, словно оценивая ее, а ветер из глубины растрепал ему волосы. Певец казался тощим и белым, как рыба. Он уселся на краю ямы, подоткнул края набедренной повязки и соскользнул вниз.

Идем, позвал он Дарра или, может, только посмотрел туда, где тот сидел. Дарр подождал в надежде на то, что этот приказ вдруг станет понятней. «Идем?»

Входи, сказал Певец и сам двинулся вниз. Яма была глубокая, и вскоре на виду осталась только его голова.

Я не могу туда, сказал Дарр Дубраули. От одной мысли о затхлой земляной тьме у него встопорщились перья.

Можешь. Должен.

Певец окончательно скрылся из виду. Дарр Дубраули спланировал на край ямы – в таком смятении, какого не знал никогда прежде, – и опустил голову. Тьма внизу оказалась гуще и непроглядней всякой другой, в какую он только вглядывался. Темней, чем оперенье его матери, темней, чем внутренняя сторона век, сомкнутых ночью.

Быстрей, услышал он голос Певца.

Не могу. Я ничего не вижу в темноте. Я же не Сова.

Тут нет тьмы, сказал Певец. Идем.

Из черноты вынырнула белая рука Певца, и Дарру показалось, будто он видит где-то в глубине блеск его глаз. С отчаянным криком он спрыгнул с края на ладонь Певца и опустился на ней в слепоту.

Под небом и вправду оказалось довольно светло (как они очутились под небом, он уже не помнит), впрочем, ему представлялось, что в это небо не взлетишь. Дарр держался пониже, словно боялся, что врежется в него, если поднимется слишком высоко. Внизу Певец огромными шагами мчался по вересковой пустоши, но следа в траве за ним не оставалось.

Затем на выгнутом краю земли появился густой лес, конца и края которого они не видели (Певец теперь оказался рядом с ним, но и внизу на земле тоже). Сколько ни лети, внизу всегда будет то же самое – лес, густой, темный, неприветливый, как яма в земле, куда он спрыгнул. Дарр надеялся, что Лисья Шапка заблудилась где-то в другом месте, но чувствовал, что именно здесь; и Певец то ли тянул его, то ли давил, понуждая войти.

Но теперь, когда Дарр подлетел ближе, лес уже не казался таким унылым. Он открылся перед ними, зеленый, залитый солнцем (но ведь когда они отправились в путь, год уже шел к зиме?). Путь в лес был открыт и прост, по нему они и двинулись. На опушке у поля одиноко стоял высокий Дуб.

Твой Дуб силен, услышал Дарр слова Певца, но Береза – мудрейшее из деревьев в этом царстве. Береза знает все о жизни и смерти.

Я передохну, сказал Дарр Дубраули и сел на ветку Дуба. Ему почудилось, будто он отдыхает на протянутой руке. Далеко внизу Кабан – нет, не Кабан, Свинья, каких привели с собой Люди, похожая на Кабана, но не очень, подняла голову от земли, где вынюхивала желуди.

Создания этого царства таковы, произнес Певец, и его голос – если это вообще был голос – зазвучал глуше: Береза, Косуля, Чибис, Белый Олень, Свинья и Щенок. Слушай, когда они говорят, но не отвечай.

Ни с кем из них Дарр прежде не разговаривал, и уж точно – с ним не говорили деревья. Но черная Свинья у корней разглядывала его так, как другие Вороны и Люди.

Ворона, проговорила Свинья.

Дарр Дубраули не ответил.

Ворона, у моей матери ты украл то, что тебе не принадлежит.

Нет, ответил Дарр Дубраули, я бы так не поступил.

Свинья задумалась. Хорошо, наконец сказала она, но однажды украдешь. И всегда будешь горько об этом жалеть.

Дарр Дубраули не знал, что такое «жалеть», у Ворон такого чувства не бывает. «Слушай, но не отвечай», – сказал Певец, и Дарр Дубраули захлопнул клюв. Свинья вернулась к желудям, словно ничего и не говорила, но Дарр Дубраули ощутил, что теперь может лететь дальше, вглубь леса. Он перебрался с Дуба на Березу в конце солнечной просеки и уселся на одну из нижних ветвей.

Не слушай Свинью, услышал он. Оставайся со мной. Если полетишь дальше, пожалеешь.

Кто это сказал? Никого и ничего рядом не было. Только Береза, на которой он сидел. Дарр был тут один: Певец исчез. Неподвижный лес ждал его решения: улетит или останется?