Мюриель Барбери - Странная страна [litres]

– Понимаю, почему ты так легко сошелся с Петрусом, – сказал Маркус в первый вечер, когда Сандро на постоялом дворе заказал вино.

– А вы что, не пьете? – спросил Сандро.

– Мы пробовали, – ответил Паулус, – но эльфы очень плохо переносят алкоголь.

– Так ведь Петрус пьет, – сказал Сандро.

– Не знаю, как у него получается, – вздохнул Маркус. – Мы в лоскутах после двух стаканчиков, а он после трех бутылок только лучше дерется. Зато наутро он не очень в форме.

– Люди тоже по-разному реагируют на алкоголь, – сказал Сандро.

– А есть какое-нибудь средство от опьянения? – спросил Маркус.

– От опьянения? – повторил Сандро. – Без опьянения мы бы не выдержали одиночества реальности.

– А мы, эльфы, никогда не бываем одиноки.

Прошел год в горной долине Орбака, где теперь часто встречались малышки, их отцы и мать Марии, рядом с которой девочка чувствовала себя неожиданно уютно. Когда та превращалась в горностая, от нее исходил знакомый аромат (отличный от запаха настоящих горностаев, потому что животные эльфов хоть и похожи на остальных представителей своей породы, но не наделены некоторыми их особенностями, такими как запах, способ изъясняться или манера умываться), это было благоухание одной женщины из деревни, которая подшивала под юбки мешочки с вербеной – одна из изысканных хитростей крестьянок, у которых, безусловно, есть чему поучиться городским дамам. Мария обладала даром общения со зверями; она всегда испытывала особую слабость к зайцам, казавшимся ей похожими на горностаев; животные, в которых обращалась ее мать, вызывали в ней чувство близости, которого не удавалось добиться женщине, и большую часть времени эльфийка проводила на ферме в виде зимнего горностая. Мария становилась на колени рядом с ней, вдыхала запах и зарывалась лицом в мягкий мех; остальное время они разговаривали, и мать рассказывала ей о мире туманов, о фарватерах, жидких камнях и сливовых деревьях зимой. Мария никогда не уставала от этих описаний, а Клара тоже жадно слушала, сидя рядышком. После одной примечательной ночи в Риме маленькая итальянка открыла в себе способность проникать в разум своих собеседников: она могла видеть пейзажи, которые описывала эльфийка, и, как и ее отец, умела делать их доступными для окружающих. Каждый день Мария прижималась к ней, слушая горностая, а для ее матери не было ничего драгоценнее этих двух обнявшихся малышек, которые время от времени осторожно запускали руку в пушистый мех.

Мало-помалу Мария и Клара начали представлять себе туманы, пока Тагор, Солон и Густаво старались понять, как их туда привести. Но попытки кончались неудачей одна за другой.

– Что ты чувствуешь? – спросил Густаво Марию, в очередной раз попытавшись провести ее при помощи чая туманов через красный мост.

– Ничего, – ответила она.

Густаво повернулся к Кларе:

– Можешь рассказать какую-нибудь историю Марии, играя музыку, как ты это сделала во время битвы в Бургундии?

– Вы хотите, чтобы я дала ей инструкцию, но небо тогда открылось благодаря грезе и рассказу, – ответила она.

Густаво на мгновение задумался, а Петрус хмыкнул.

– Она действительно твоя дочь, – сказал он Тагору.

Он подмигнул Кларе.

Петрус и Клара были знакомы с первых дней в Риме, и знакомство с Марией получилось очень теплым.

– Он никогда не бывает ни пьяным, ни трезвым, – по какому-то поводу сказала Клара.

И так лихо состроила глазки Петрусу, что тот только присел на свой беличий хвост. Затем эльф превратился в рыжеволосого толстячка, которого большинство людей считали безобидным и добродушным. Кто бы мог заподозрить, что этот неловкий человечек без устали трудится над созданием того, что во время войны станет гражданским сопротивлением, столь организованным и эффективным, что над его загадкой будут безуспешно биться самые высокопоставленные чины человеческих армий и государств? Петрус сновал по красному мосту, объединяя своих будущих товарищей по оружию в ряды, в которых были достойные люди обоих полов и, конечно же, немало виноделов. Они участвовали в сопротивлении на протяжении долгих лет войны и готовились завтра начать решающую операцию в поддержку Лиги. Алехандро провел несколько операций кое с кем из их руководителей, обычных людей без военного опыта, умеющих определить где, кто и что, прежде чем молча вернуться на свои заводы или поля. Они напоминали ему Луиса Альвареса таким, каким он явился в видении в подвале, идущим по летнему пеклу рядом со своими товарищами по борьбе, и Алехандро знал, что речь идет об ином сопротивлении, из иного времени и места, но которое, как и это, подпитывалось боярышником и розами.

И наконец, Петрус был не просто обжорой и выпивохой – по самому своему характеру он был создан для командования. Ему не раз приходилось биться и в туманах, и на земле, и его спокойствие, холодная от выпитого голова, неуклюжесть, превращавшаяся в виртуозность, всегда приносили ему лавры. На него смотрели с благодарностью, когда он шел, пошатываясь, и ценили его приветливость, за которой скрывалась редкая способность добиваться результата; он бился без ненависти, но никого не щадил, и именно такие бойцы выигрывают войны.

Что ж, случаев подраться было теперь хоть отбавляй. Враг поднял войска, собранные в Рёане, которые еще не стали армией; но все более частые стычки наводили на мысль, что грядущая война не будет рыцарской.

– Они ведут себя как орки, – с отвращением сказал Солон после налета вражеской ударной группы на пригород Кацуры, накануне первой битвы на полях Бургундии.

Эльфы Элия убивали без причины и без пощады, а потому пришлось усилить защиту провинций, но от необходимости рассуждать, как противник, становилось тяжело на сердце.

– Тут не место никаким сантиментам, – заметил Петрус. – Единственной целью боя является победа любыми возможными способами и уловками. Дух рыцарства несовместим с хорошей стратегией.

– Чему мы обязаны столь глубокими военными познаниями? – спросил Солон.

– Самому великому роману о войне из всех, когда-либо написанных, – ответил Петрус.

– «Война и мир», наверное? – предположил Солон.

Он не особо восторгался человеческими вымыслами, но Петрус подозревал, что Солон прочел их не меньше, чем он сам.

– «Унесенные ветром», – ответил он.

На следующий день Солон собрал малый эльфийский совет, чтобы принять решение о том, каким способом Нандзэн предполагает сделать основные фарватеры недоступными для врага.

– Что по этому поводу думает Скарлет? – спросил он у Петруса в конце заседания.

– Что Атланта была потеряна, когда янки захватили пути сообщения, – ответила белка.

Тагор расхохотался.