Филип Пулман - Сборник Тёмные начала

— А его деймон! — сказал Сэм Канзино. — Тоже странный. Это была орлица, черная орлица с белой головой и грудью. Я таких в жизни не видал и не знаю, как они называются.

— Скопа у него была, — вступил в разговор бармен, услышавший последние слова. — Вы говорите про Стэна Груммана? Его деймон — скопа. Орел, который питается рыбой.

— И что с ним случилось, с Грумманом? — спросил Ли Скорсби.

— Ввязался в войны скрелингов где-то в Берингландии. Там его и застрелили, наповал. Это последнее, что я о нем слышал, — ответил охотник на тюленей.

— А я слышал, что ему голову отрезали, — сказал Ли Скорсби.

— Нет, вы оба ошибаетесь, — возразил бармен, — а вот я знаю точно, потому что говорил с одним эскимосом, который его сопровождал. По-моему, они разбили лагерь где-то на Сахалине, и на них сошла лавина. Грумман погребен под сотнями тонн камней. Этот эскимос видел, как он погиб.

— Чего я не могу понять, — сказал Ли, пуская бутыль по кругу, — так это чем он занимался. Может, искал нефтяные месторождения? Был военным? Или двигал науку? Ты упомянул о каких-то измерениях, Сэм. Что ты имел в виду?

— Они измеряли свет звезд. И северного сияния. Северное сияние — это был его пунктик. Хотя в первую очередь он, по-моему, занимался раскопками. Искал всякие древние вещицы.

— Я знаю, кто мог бы рассказать вам больше, — произнес охотник на тюленей. — В горах есть обсерватория Императорской академии Московии. Они вам расскажут. Он поднимался туда не раз.

— Да зачем тебе все это, Ли? — спросил Сэм Канзино.

— Он мне малость задолжал, — ответил аэронавт.

Это объяснение было настолько удовлетворительным, что все их любопытство мигом улетучилось. Разговор переключился на тему, которая теперь волновала всех и каждого: собеседники стали обсуждать бросающиеся в глаза катастрофические изменения в природе.

— Рыбаки говорят, что могут проплыть на своих судах прямо в новый мир, — сообщил охотник на тюленей.

— А что, разве есть новый мир? — поинтересовался Ли Скорсби.

— Пусть только разойдется этот чертов туман, и мы его сразу увидим, — уверенно заявил охотник. — Когда это случилось, я был на каяке в открытом море и как раз повернул к северу. Ну и зрелище, скажу я вам, — никогда его не забуду! Вместо того чтобы опускаться за горизонт, земля шла и шла прямо вперед. Я смотрел в даль, и, насколько хватал глаз, там были земля и берега, горы, бухты, зеленые деревья и кукурузные поля — они заполнили все небо. Ей-богу, друзья, чтобы такое увидеть, стоило горбатиться пятьдесят лет. Там, в небе, было так красиво, что я пошел бы туда на веслах и даже не оглянулся, но тут накатил туман…

— В жизни не видал такого тумана, — буркнул Сэм Канзино. — Бьюсь об заклад, он будет стоять месяц, а то и больше. Но если ты хочешь получить должок со Станислауса Груммана, тебе не повезло, Ли: парень уже на том свете.

— А! Вспомнил его тартарское имя! — воскликнул охотник на тюленей. — Я вспомнил, как они называли его, когда сверлили ему голову. Джопари — вот как.

— Джопари? Никогда не слыхал ничего похожего, — сказал Ли. — Смахивает на что-то японское. Как бы там ни было, я хочу вернуть свои деньги и попробую найти если не самого Груммана, то хотя бы его наследников. А может, со мной разочтется за него Германская академия. Попробую навести справки в обсерватории — пускай дадут мне какой-нибудь адресок.

Обсерватория была расположена севернее, на приличном удалении от поселка, и Ли Скорсби нанял нарты с собачьей упряжкой и погонщика. Найти человека, который отважился бы ехать в тумане, было непросто, но красноречие аэронавта или его деньги сделали свое дело, и после долгого торга один старый тартарин с Оби согласился доставить Ли в нужное место.

Погонщик не полагался на компас, иначе он не рискнул бы отправиться в это путешествие. Он ориентировался по приметам, и в этом ему помогал его деймон, песец, который сидел на передке нарт и внимательно принюхивался, определяя путь. Ли, по старой привычке не расстающийся с компасом, уже заметил, что магнитное поле Земли находится в таком же нестабильном состоянии, как и все прочее.

Когда они остановились, чтобы сварить кофе, старый погонщик сказал:

— Это уже бывало прежде — то, что мы видим сейчас.

— Небо раскрывалось и раньше? Неужели?

— Много тысяч поколений назад. Мой народ помнит. Очень, очень давно, много тысяч поколений.

— И что об этом рассказывают?

— Небо раскрывается, и духи начинают свободно летать между тем миром и этим. Земля ходит под ногами. Лед тает, потом намерзает снова. Через какое-то время духи закрывают дыру. Заделывают ее как могут. Но ведьмы говорят, небо в том месте, за Северным Сиянием, остается тонким.

— Что же теперь будет, Умак?

— То же, что и прежде. Все снова вернется к старому. Но только после большой беды, большой войны. Войны духов.

Погонщик замолчал, и скоро они поехали дальше, медленно пробираясь среди холмов, рытвин и обнажившихся скал, темнеющих в белесом тумане. Наконец старик сказал:

— Обсерватория наверху. Отсюда иди сам. На нартах нельзя — слишком крутой подъем. Если хочешь ехать обратно, я подожду здесь.

— Да, я хочу поехать обратно, когда сделаю свои дела, Умак. Разведи костер, друг мой, и отдохни пока. Я вернусь часа через три-четыре.

Посадив Эстер за пазуху, Ли Скорсби двинулся в гору, и после получаса ходьбы по крутой тропинке перед ним вдруг выросла кучка домиков, словно опущенных сюда только что чьей-то гигантской рукой. Но это впечатление возникло лишь потому, что туман на секунду рассеялся; когда он сгустился вновь, домики опять почти исчезли из виду. Ли смутно различал впереди огромный купол главной обсерватории, а в стороне еще один, поменьше. Административные и жилые корпуса располагались между ними. Свет из окон нигде не пробивался наружу; наверное, затемнение было сделано специально, чтобы не мешать наблюдениям в телескоп.

Через несколько минут после прибытия Ли уже беседовал с группой астрономов, жаждущих услышать от него свежие новости: ведь мало кому из ученых туман досаждает так сильно, как исследователям небесных явлений. Он рассказал им обо всем, что видел, а когда с этим было покончено, спросил о Станислаусе Груммане. Астрономов никто не навещал уже много недель, и они соскучились по разговору.

— Грумман? Да, кое-что я могу вам про него рассказать, — ответил аэронавту заведующий обсерваторией. — Он англичанин, несмотря на свое имя. Помню, как-то раз…

— Не может быть, — вмешался его заместитель. — Он ведь из Германской Императорской академии. Я познакомился с ним в Берлине и был уверен, что он немец.

— И все-таки мне кажется, что он англичанин. По крайней мере, говорит он по-английски безупречно, — сказал заведующий. — Но я не спорю: он действительно член Германской академии. По-моему, геолог…