Филип Пулман - Сборник Тёмные начала

– Ангел удрал, – сказал медведь.

– Он не был воином. Он делал, что мог, а потом больше ничего не смог сделать. И не он один боялся; я тоже боюсь. Мне надо как следует подумать. Может быть, иногда мы не поступаем правильно, потому что неправильное кажется более опасным, а мы не хотим выглядеть трусами и поступаем неправильно только потому, что это опасно. Нам важнее не выглядеть трусами, чем правильно рассудить. Это очень сложно. Вот почему я тебе не ответил.

– Понимаю, – сказал медведь.

Долгое время они стояли молча, и особенно долгим оно показалось Уиллу, гораздо хуже защищенному от мороза. Но Йорек еще не кончил, а у Уилла еще не прошло головокружение и слабость от удара, он не вполне доверял своим ногам и поэтому не двигался с места.

– Я изменил себе, – сказал король медведей. – Быть может, помогая тебе, я окончательно погубил свое королевство. А может быть, нет, может быть, оно и так погибло бы; может быть, я отсрочил его гибель. Поэтому я обеспокоен: я занялся не медвежьими делами, стал рассуждать и сомневаться, как человек.

И скажу тебе одно. Ты и сам это знаешь, но не хочешь знать, поэтому говорю тебе прямо, чтобы ты себя не морочил. Если хочешь совершить это дело, ты больше не должен думать о матери. Отставь ее. Если твои чувства будут раздваиваться, нож сломается опять.

А теперь я хочу попрощаться с Лирой. Ты подожди в пещере; эта пара шпионов не спускает с тебя глаз, а я не хочу, чтобы они слышали наш с ней разговор.

Уилл не находил слов, хотя чувства переполняли его.

– Спасибо тебе, Йорек Бирнисон, – только это и смог он вымолвить.

Они с Йореком поднялись к пещере, излучавшей теплый свет в безбрежную темноту.

Там Йорек приступил к последней фазе в восстановлении ножа. Он положил его на самые яркие угли, лезвие раскалилось, и Уилл с Лирой увидели сотни цветов, вихрящихся в дымчатой глубине металла. Когда он достиг нужного градуса, Йорек велел Уиллу взять его и сразу сунуть в сугроб, который намело снаружи.

Рукоятка из розового дерева была обожжена и местами обуглилась, но Уилл обернул руку в несколько слоев подолом рубахи и сделал, как велел Йорек. Шипение, облако пара. Уилл ощутил, как атомы окончательно устанавливаются на свои места и нож снова становится прочным, а острие бесконечно чутким.

Но с виду лезвие изменилось. Оно стало более коротким и не таким изящным, а на швах серебристая поверхность потускнела. Нож выглядел невзрачно, выглядел таким, каким и был, – раненным. Когда он остыл, Уилл убрал его в рюкзак, не обращая внимания на шпионов, и сел дожидаться Лиру.

Йорек увел ее вверх по склону, туда, где их не было видно из пещеры. Он усадил ее и обнял большими лапами, а Пантелеймон мышью умостился у нее на груди. Йорек склонил к ней голову и ткнулся носом в ее обожженные и закопченные руки. Ни слова не говоря, он вылизал их дочиста; его язык успокаивал боль от ожогов, и Лира никогда еще не чувствовала себя такой защищенной.

Но, отмыв ее руки от грязи и сажи, Йорек заговорил. Голос медведя отдавался у нее в спине.

– Лира Сирин, что это за идея посетить мертвых?

– Она пришла ко мне во сне, Йорек. Я видела дух Роджера, и он звал меня… Ты помнишь Роджера – после того как мы с тобой расстались, его убили, и это была моя вина – по крайней мере, я так считала. И думаю, я должна просто закончить то, что начала: должна пойти туда и сказать «прости», а если удастся, вызволить его оттуда. Если Уилл сможет открыть ход в страну мертвых, то мы должны туда пойти.

– «Может» – еще не значит «должен». Но если ты должна и можешь, тогда никаких отговорок нет. Пока ты жива, твое дело – жить.

– Нет, Йорек, – мягко возразила она, – наше дело – выполнять обещания, даже если это трудно. Скажу тебе по секрету: я до смерти боюсь, и лучше, если бы не было у меня этого сна, а Уиллу не пришло бы в голову пройти туда с ножом. Но что было, то было, и отступать нельзя.

Лира чувствовала, как дрожит Пантелеймон, и гладила его обожженными руками.

– Правда, мы не знаем, как туда попасть, – продолжала она. – И не узнаем, пока не попробуем. А ты что будешь делать, Йорек?

– Вернусь на север с моим народом. Мы не можем жить в горах. Даже снег тут другой. Я думал, мы сможем тут жить, но нам легче жить у моря, пусть и теплого. Это стоило выяснить. Кроме того, я думаю, что мы понадобимся. Пахнет войной, Лира Сирин; я чую ее; я слышу ее. Перед тем как отправиться сюда, я говорил с Серафиной Пеккала, и она сказала, что полетит к лорду Фаа, к цыганам. Начнется война – мы понадобимся.

Услышав о друзьях, Лира заволновалась и села. Но Йорек еще не кончил.

– Если вы не найдете выхода из мира мертвых, мы больше не увидимся, потому что у меня нет духа. Мое тело останется на земле, а потом станет ее частью. Но если мы с тобой оба останемся живы, ты всегда будешь дорогим и почетным гостем на Свальбарде, и Уилл тоже. Он сказал тебе, как мы познакомились?

– Нет, сказал только, что на реке.

– Он взял надо мной верх. Я думал, это никому не по силам, но перед умом и дерзостью этого подростка я спасовал. Меня не радует ваш план, но я ни с кем не решился бы пойти на такое, кроме этого мальчика. Вы стоите друг друга. Счастливо, Лира Сирин, мой милый друг.

Не в силах говорить, она обняла его за шею и уткнулась лицом в мех.

Через минуту он встал, мягко освободился от ее рук, потом повернулся и молча ушел в темноту. Лире показалось, что его фигура почти сразу слилась с белым снегом, но, возможно, это объяснялось тем, что глаза у нее были полны слез.

Когда Уилл услышал ее шаги на тропинке, он посмотрел на шпионов и сказал:

– Не ходите за мной. Смотрите, нож здесь, я не собираюсь его вынимать. Оставайтесь на месте.

Он вышел наружу и увидел Лиру, неподвижную, плачущую, и Пантелеймона, волка, поднявшего морду к черному небу. Она молчала. Освещал ее только отраженный сугробом свет гаснущего костра, и он, в свою очередь, отражался от ее мокрых щек, а ее слезы сами отражались в глазах Уилла: так свивали между ними фотоны свою немую сеть.

– Как я люблю его, Уилл! – прошептала она прерывающимся голосом. – А он выглядел старым] Выглядел голодным, старым и грустным… Все ложится на нас, да, Уилл? Нам больше не на кого рассчитывать… Только на себя. Но мы еще не взрослые. Мы молодые… Слишком молодые… Если бедный мистер Скорсби умер и Йорек постарел… Все ложится на нас, мы все должны сделать сами.

– Мы сможем, – сказал он. – Я больше не буду оглядываться назад. Мы сможем. Но нам надо поспать. А если останемся в этом мире, могут прилететь, как их там, гироптеры, которых вызвали шпионы… Сейчас я сделаю окно, найдем для сна другой мир, а если шпионы пойдут за нами – ничего страшного. Значит, избавимся от них потом.

– Да. – Она всхлипнула, утерла нос тыльной стороной ладони и обеими руками потерла глаза. – Так и сделаем. Ты уверен, что нож действует? Ты его испытал?