Владимир Ильин - Напряжение сходится [litres]

– Высокородная дева, Максим, не оставит камня на камне даже от этой башни, – терпеливо произнес он. – Вы даже не представляете, какая Сила течет в крови древних семейств!

Ну почему – очень даже… Только я бы, наверное, князя с братом да свитой… хотя…

– А какой ранг у князя был?

– «Мастер», – гордо приподнял он подбородок.

– Не, ну этих можно… – задумчиво пробормотал я.

– Вы о чем, юноша? – переспросил Колобов.

– Так, теоретические размышления. Площадь накрытия, сила удара… Одна – ладно, пусть. А что остальной клан?

– У высокородных дев – высокородные семьи, – закрыл он глаза и сцепил ладони на портфеле. – Они пришли и сожгли столицу княжества. Встали на окраине и сделали то же самое, что та девчонка. Сделали, не входя даже на улицы, не подходя к защитникам и ополчению. Так мы лишились всех Фоминских за одну ночь. А эти… они ушли. Благородно решили не продолжать избиение. – Его уже потряхивало от ненависти.

– Что за семья? – поинтересовался я.

– Стародубские.

Ага, те же Рюриковичи, только в профиль.

– Но раз ушли, то… – не совсем понял я.

– То за ними пришел князь Панкратов, – продолжил он с прежним ожесточением, – и развесил везде свои гербы. Вместе с несогласными.

Ловко…

– Все на это просто так смотрели, я понимаю?

– Главной семьи нет, вассалы сбиты с толку, союзники не ведут дела с вассалами, – уже успокоившись, ответил Колобов. – А с Панкратовым у нас никто не ровня по Силе. Да и… если не он, то кто-то другой прибрал бы к рукам бесхозное. Я надеялся, что это будет император, – все же добавилось в его голосе горечи.

– Позвольте поинтересоваться, но что вы делаете здесь? – осторожно спросил я.

Судя по поведению и словам, его совершенно не вдохновляет князь Панкратов в качестве господина. Он не выглядит его новым вассалом – более того, за речи, им сказанные про князя, можно на виселицу загреметь в первых рядах. Куда понятнее было бы восхваление, пусть и насквозь лживое…

– Я, в некотором роде, потомственный казначей Фоминских, – облизал губы Колобов. – В некотором роде, потому что клана уже нет. Кланового банка, впрочем, тоже нет. Есть только бумажки, – похлопал он по портфелю. – Захочу я – вместо бумажек вернутся все клановые деньги. Не захочу – в могилу их утащу за собой.

– Ваше желание зависит от встречи с князем?

– Именно так. Именно так, – подвигал он пальцами на портфеле. – Но то, что вы обо мне подумали, – неверно.

– Я о вас пока ничего не подумал, – честно признался я. – Мне больше интересно, почему князь держит обладателя таких капиталов в приемной.

– Потому что он знает, что мы не договоримся, – поджал он губы.

– Тем не менее вы ждете встречи.

– Я попытаюсь его убедить. Он хочет деньги, и я готов их отдать, слышите? – поднял он голос, словно был уверен, что нас слушают. – Но только деньги Фоминских! Ни грошом больше! Но они хотят все! Хотят даже больше, чем все! Больше, чем деньги! Но так нельзя!

– Аркадий Алексеевич: больше, чем деньги, – это как? – спокойно, с уже привычной хмуростью выслушал я его возгласы.

– Это просто, Максим. Это очень просто. У нас на счетах кланового банка – деньги всех компаний, которые работают на нашей земле по льготным условиям. Если Панкратов их заберет, они все разорятся. Но нет, нет-нет! Он хочет сделать хитрее. Все они, князья, сделают хитрее. Ведь что деньги? Если они просто лежат, от них толком нет прибыли. Поэтому князь хочет перенести все их счета в свой банк. Мой они закроют. Все те же самые счета, тех же владельцев. Вы не понимаете?

– За доступ к деньгам что-то попросят?

– Присягу, – растянул Колобов губы в неестественной улыбке. – Свободу. Просто поклянись, и все деньги снова будут у тебя. Ты больше не будешь банкротом и даже сможешь работать на прежних условиях.

– Это как-то отличается от условий у Фоминских?

– Отличается. Мы не кабалили людей. Только налоги, никакого участия в их бизнесе, никаких приказов. Но сейчас Фоминских нет, я осознаю. Все эти люди – они разорены, потому что разорено княжество. Никто и никогда не вернет им эти деньги просто так, и не важно, кто бы подмял под себя земли – Панкратов или Стародубские! Но я хочу убедить князя поступить иначе – отдать деньги владельцам, а себе забрать только капиталы Фоминских.

– Не поймите превратно, вопрос будет не про деньги. Зачем это вам лично? – поинтересовался я.

– Я бы очень хотел, – произносил Колобов, словно через боль, – чтобы мертвый род не стали ненавидеть в веках. Чтобы не говорили, будто из-за нас они разорены или попали в рабство. Ведь честь и слава клана, как и ненависть к нему, делятся на всех слуг.

– То есть если бы нашелся человек, заинтересованный в исполнении вашего плана, вы отдали бы ему капиталы? Вот просто так?

– Юноша, ни один честный человек сейчас не возьмет эти капиталы и не притронется к этим бумагам, – поделился горечью Колобов. – А другие князья просто заберут все деньги себе. Панкратов – он хоть заинтересован в сохранении предприятий на уже своей земле. Остальным на чужих людей наплевать.

– И все же: если бы нашелся? – продолжил я настаивать.

– Вы не себя ли имеете в виду? – с грустной усмешкой произнес он. – Знаете, юноша, у меня есть чутье на людей, и быть может, вы бы не оступились на этой опасной дороге честности и долга. Но вас сомнут и растопчут. Даже меня почти растоптали. Я еле спас свою семью…

– И все же я бы хотел услышать ответ.

– Я бы сказал вам – да, если хотя бы три ваших перстня оказались подлинными, – словно закрывая тему, качнул он ладонью. – А до того – это все пустая дрожь воздуха, разминка для ума… Как бы было, если бы…

– Аркадий Алексеевич, а как проверить, подлинные или нет перстни? Вернее, как их проверяют?

– Если бы вы были одаренным, достаточно подать Силу, – откинулся он на спинку кресла и прикрыл глаза.

– Вот как… – заинтриговало меня. – Интересно…

Подал Силу в перстень Самойловых – и кольцо черного дыма крутанулось вокруг руки, на мгновение образовав передо мной силуэт сгорбленного чудовища, закрытого туманным плащом.

Надо же, и Федор молчал!..

Перстень Юсуповых – вспышка искр, тут же сформировавшихся в силуэт дракона, под треск электричества деловито усевшегося на руке и распахнувшего крылья.

Перстень Борецких – и аквамарин в перстне пошел волнами, а в ушах зашумел звук необоримой волны, уже разогнавшейся на просторах океана.

Перстень Долгоруких – дымка холодного тумана, обволакивающая ладонь.

Перстень Тенишевых – и с идеально чистого потолка вдруг падает известка, а под ногами ощущение дрогнувшей земли.

Перстень Шуйских – холод весеннего леса и его свежесть, бьющая в лицо.

Перстень Де Лара – раскаленный жар солнца, лучом пронзивший панорамное окно и прожектором озолотивший руку.