Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

И в таком духе Уныл-О́го, наш О́го, проговорил всю ночь. И когда мы останавливались, и когда лошадей к дереву привязывали. И когда костер разводили, кашу варили, и когда звезду теряли, что на запад указывала, и когда уснуть пытались, а сон не шел, и когда прислушивались к реву львов, что вышли в ночь, и когда ждали, пока костер догорит, и когда, наконец, проваливались в нечто вроде сна, в каком он бубнил и бубнил сквозь дрему. Не скажу, то ли солнце меня разбудило, то ли голос его. Фумели спал. Биби, что лежал со мною рядом, не спал и хмурился. Голос О́го стал стихать, когда молчание съедало концы его фраз.

– Все, теперь я буду молчать, – произнес он.

– Нет уж, пожалуйста, продолжай, достойный О́го. Уныл-О́го. Твои слова западают в меня. Ты делаешь долгое путешествие коротким. Ты знаешь Найку?

Взгляд его был куда как красноречив.

– Я встретил его за день до того, как тебя встретил, – произнес Уныл-О́го.

– И он уже успел тебе про других насплетничать.

– Когда Барышник приехал ко мне, и Найка, и Нсака Не Вампи прикатили с ним вместе.

Я уставился на него и долго не отводил взгляд. Биби засмеялся и отправился в кусты поссать.

– Вот это и в самом деле ново. Что он говорит обо мне?

– Барышник?

– Нет, Найка.

– Мол, ты можешь доверить Следопыту свою жизнь, если он будет думать, что у тебя есть честь.

– Это он так сказал?

– Это неправда?

– Не мне отвечать на это.

– Почему не тебе? Я в жизни не врал, но понимаю, что вранье может иметь цель.

– И предательство? Разве есть у предательства иная цель, кроме его самого?

– Я не понимаю, про что ты.

– Выбрось из головы. Так, мертвая мысль.

– Вот этот тоже в повозке приезжал, – сказал Уныл-О́го, указывая на возвращающегося Биби.

Я обратился к нему:

– Скажи мне вот что. Твой хозяин врал нам про мальца. Правда в том, что у него никакой доли в этом ребенке нет. Но он много вкладывает в то, что доставит удовольствие Бунши. Его тревожит молчание богов, когда беспокоить его должно бы молчание всех рабов, что чинят заговор против него.

– Ха, Следопыт, я видел твое лицо. Несколько дней назад. Получил много удовольствия от этого, от твоего презрения. По-моему, ты слишком крут к благородной торговле.

– Что?

– Следопыт, или как бы там тебя ни звали. Если бы не рабы, каждый мужчина с востока был бы девственником, вступая в брак. Я однажды встретил такого, честное слово. Ему представлялось, что женщина плодит детей, суя свои груди в рот мужчине. Если бы не рабы, достойному Малакалу не осталось бы ничего, кроме фальшивого золота да дешевой соли. Я ее не оправдываю. Но я в самом деле понимаю, зачем она здесь.

– Стало быть, ты одобряешь занятия своего хозяина.

– Я одобряю деньги, какие он дает мне на прокорм моих детей. По виду твоему понимаю, что у тебя их нет ни одного. Увы, да, я пичкаю его морду финиками, потому что всю иную работу он отдает рабам.

– Он – это то, чем ты хотел бы стать? Когда мужчиной будешь?

– В отличие от сучонка, каков я сейчас? Вот еще немного правды. Если бы мой хозяин, как ты его называешь, был более туп, мне пришлось бы подстригать и орошать его влагой три раза в неделю.

– Тогда уходи.

– Уйти? Вишь, как просто. Поговори со мной об этом Леопарде. Что за человек, с такой легкостью уходит, когда захочет?

– Тот, кто не принадлежит никому.

– Или никто не принадлежит тебе.

– Никто не любит никого.

– Сукин сын, научивший тебя этому, тебя ненавидит. Так что, как выразился бы мой хозяин, говори мне правду, говори просто, говори быстро. Это ты с этим малым у меня за спиной или пятнистый?

– С чего это всякая недоношенная душонка спрашивает меня про этого недоноска?

– С того, что кошки не говорят. Другие служители Короля (замечу тебе, все они рабы) все об заклад бьются. Кто прутик, кто палка и кому срака достанется.

Я рассмеялся.

– А ты как считал? – спросил.

– Как сказать, раз уж ты тот, кого оба они на дух не переносят, говорят, что тебя оба имеют.

Я рассмеялся:

– А ты?

– У тебя походка не такая, как у человека, кого часто в зад имеют, – сказал он.

– Может быть, ты меня не знаешь.

– Я ж не сказал, что тебя не имели в зад. Я сказал, что не часто.

Я обернулся и пристально посмотрел на него. Он пристально смотрел на меня. Я рассмеялся первым. А потом мы никак не могли смех унять. Потом Фумели сказал что-то про то, чтоб лошадь сильно не подгонять, и мы с Биби оба чуть с коней не свалились.

Не считая Соголон, Биби выглядел самым старшим из нас. И уж конечно, единственный, кто до сих пор о детях заговорил. Это унесло меня в мыслях к детям-минги Сангомы, каких мы оставили на воспитание в Гангатоме. Леопард должен был уведомить меня о том, что с ними сталось с тех пор, но пока не уведомил.

– Как тебе этот меч достался? – спросил я.

– Этот? – Биби извлек его из ножен. – Я уже говорил: от одного горца с востока, что совершил ошибку, пойдя на запад.

– Горцы никогда не ходят на запад. Давай говорить честно, подаватель фиников.

Он рассмеялся.

– Сколько тебе лет в годах? Двадцать… семь и еще один?

– Двадцать и еще пять. Неужто я такой старый на вид?

– Я бы дал еще больше, но не хотелось грубить только-только обретенному другу.

Биби улыбнулся:

– Мне по двадцать было дважды. И еще пять лет.

– Етить всех богов. Никогда не видел мужчин, что прожили бы так долго и при этом не были бы ни богатыми, ни могущественными, ни просто толстыми. Так, значит, ты был вполне взрослым, чтобы видеть ту войну.

– Я был вполне взрослым, чтобы воевать на ней.

Взгляд его скользнул мимо меня – на траву саванны (она была короче, чем раньше), на небо (на нем было больше облаков, чем раньше, хотя солнце все еще чувствовалось). Еще было и прохладнее. Мы давно уже выбрались из долины на земли, на каких до сей поры ни один человек не пытался поселиться. Биби обернулся и стал смотреть, как Фумели копается в мешке в поисках еды.

– Не знаю ни одного человека, побывавшего на войне, кто стал бы рассказывать о ней.

– Ты был солдатом?

В ответ прозвучал его короткий смешок:

– Солдаты – это дурни, кому и того не платят, чтоб дурнями быть. Я наемником был.

– Расскажи мне о войне.

– Обо всех ее ста годах? Мы о какой войне говорим?

– А на какой ты воевал?

– На войне Арери Дулла. Кто знает, как называют ее эти любители поиметь буффало с юга, хотя я слышал, что они дали ей название войны северной с северной агрессией, что просто смехотворно, если учесть, что они первыми метнули копья. Ты родился через три года после последнего замирения. Породила его война. Такая вот забавная семейка. При всем внутриродовом скрещивании, что рождает безумных королей, можно бы подумать, что придет день и какой-нибудь король скажет, мол, давайте найдем свежую кровь для спасения династии, – увы, нет. Вот у нас и война за войной. Такая правда. Не могу сказать, был ли Кваш Нету редким здравым королем, или был ли новый и безумный Король Массыкина просто еще безумнее предыдущего, но на войне он был великолепен. У него на нее талант был, такой же, как у других талант к керамике или поэзии.