Елена Первушина - Невидимый город [сборник litres]

Во втором зале они нашли тот же разгром. Только стол и переломанные скамьи побольше – обычных человеческих размеров. От дверей к стене тянулась неровная бурая полоса. Десси опустилась на корточки, заглянула под стол. Ничего. Но тут Радка снова «порхнула»: взвизгнула, отпрыгнула назад, едва не уронив сестрицу лицом на пол.

– Сдурела? – грозно спросила Десси.

– Там…

Одна из занавесей внизу, у самого пола, едва заметно шевелилась.

Десси раскидала поломанную мебель. Отдернула зеленый шелк.

За занавесью в темной луже лежал человек. Десси перевернула его на спину. Он упал мягко, как тряпичная кукла.

– Доигрался Дудочник, – сказала Десси мрачно.

Радка подошла поближе. Сперва ей показалось, что раненый – ее однолеток. По росту, по сложению выходило так. Потом увидела, что руки у него старые, жилистые, кожа вся в складках. С левой ладони скатилась и застучала по полу маленькая черная дудка. От куртки и рубахи остались кровавые лохмотья, живот был располосован накрест, и от раны пахло как от давно нечищеного коровника.

– Ох, задница шеламская, и давно ты тут лежишь? – проворчала Десси.

И словно в ответ на ее слова раненый сощурился и медленно открыл глаза. И тут Радке вовсе стало тошно от страха. Глаза желтые, звериные.

– Же-е-ен-щи-на, – выдохнул он с усилием, но лицо даже не перекосилось. – Тебя… только… не… хватало… Найди… мужчин… кого… нибудь… Пусть… добьют…

– Обождешь, – сердито ответила Десси. – Добить я тебя сама добью. Если надо будет. Обожди пока. Ты всерьез решил уйти, Дудочник?

– Отступи… – попросил раненый. – На… шаг… отступи… Лица… не… вижу.

– Дионисия я. Ведьма из Гертова Городка. Посмертница Клаймова. Не помнишь, небось?

– А… Рыжая… привет. Ты… то… здесь… что?

– Обожди, – повторила Десси. – Не морочь голову. Ты мне вот что скажи: ты умирать сейчас хочешь или на потом отложишь?

– Нет… если… можешь… сейчас… не… хочу. У… меня… опять… сорвалось… все.

– Ладно, лежи тихонько. – Десси обернулась к Радке: – А крови ты не боишься?

– Нет… не очень.

– Ладно. Тогда возьми у этих бегунков фонарь и посвети мне. А то они больно мельтешат.

Радка с опаской шагнула к пауку, но тот покорно замер и позволил снять со спины фонарик. Радка вернулась к Десси. На живот Дудочника она по-прежнему пыталась не смотреть.

Десси сжала правую руку в кулак, потом раскрыла, и на ее ладони заплясал язычок бурого пламени. Десси подула на него, покрутила между пальцев, скатала в шарик.

Потом сняла пояс, протянула Дудочнику и велела:

– Закуси-ка. Сам знаешь, сейчас и тебе больно будет.

И, крепко зажав коленями его ноги, пустила шарик гулять по вспоротому животу.

Сразу же запахло свежей кровью. Будто в давно нечищеном коровнике резали поросенка.

Дудочник помянул недоученных костоправов и каких-то еще врачей-убийц и кровавых маньячек.

Десси и бровью не повела – так и катала шарик по животу, что-то напевая под нос. Радка сунулась послушать заклинание, – любопытно ведь! – но услыхала только старую-престарую песенку про пьяного мельника:

Там, где прошелся шарик, сами собой отваливались присохшие кровавые струпья, кожа розовела. Набухала, на краях ран выступала кровавая роса, а сами края тянулись друг к другу, как губы влюбленных.

Десси задула огненный шарик, вытерла краем занавеси пот со лба Дудочника, полюбовалась на дело рук своих и вздохнула:

– Ох, придется ведь на тебя нижнюю юбку изводить.

Разорвала юбку на полосы, перевязала Дудочников живот и разрешила наконец Радке опустить фонарь.

– Ночевали вы где? – спросила она у Дудочника.

Тот указал на одну из дверей. За нею обнаружилась спальня – семь грубых, на скорую руку сколоченных топчанов. За занавеской – восьмой.

– Сойдет, – кивнула Десси и велела Радке: – Сдирай со стен ковры. Грабить так грабить.

Из ковров и занавесей они соорудили на двух топчанах какое-то подобие постели. Перетащили туда Дудочника.

– А ты не больно худой, – заметила Десси. – Есть в чем душе держаться.

– Мы тоже тут ночевать будем? – спросила Радка.

– Может быть. Только… можно и получше место поискать. Пошли-ка!

И, не слушая возражений, Десси потащила сестру вглубь холма.

Они изрядно поплутали по темным залам и галереям, пока не остановились перед высокой дверью, покрытой серебряными узорами. Эта дверь тоже вела в спальню – но в какую! Высокий сводчатый потолок, мохнатые ковры, в которых тонули ноги, лампы, вспыхнувшие золотистым светом, едва гостьи переступили порог. И огромное, размером со все восемь топчанов, ложе посреди спальни. На зеленом с золотыми крапинками пологе вышиты две серебряные короны.

– Ну, вот видишь! – сказала Десси удовлетворенно. – Будем спать на королевской постели. Однако у этих малюток губа была не дура. Они тут, видно, по ночам в прятки играли.

Постель оказалась мягкой как пух и теплой, как протопленная печка, атласные подушки – воздушны, одеяла – невесомы. Радка снопом повалилась во все это великолепие, прижалась к сестрицыному боку и мгновенно уснула.

Но на самом краю сна все же успела спросить:

– Десс, а Дудочник – кто?

– Он тебе сам расскажет, – пообещала сестра. – Он любит с детьми болтать, обожает просто.

Десси полежала, прислушиваясь к мирному Радкиному сопению, потом выскользнула из-под одеяла, позвала паука-фонарщика и вновь отправилась бродить по подземным коридорам. Прежде всего поднялась наверх и вытащила нож, иначе холм не закрылся бы на рассвете, затем спустилась на кухню. Эльфийский дворец она знала не слишком хорошо, но полагала, что винные погреба должны быть внизу, недалеко от кухни и пиршественного зала.

Так оно и оказалось. Десси обследовала полдюжины бочонков, выбрала самое темное пиво, нацедила ковшик, привалилась к бочке спиной и стала неторопливо и со вкусом размышлять о том, эль ли назвали в честь эльфов или эльфов – в честь эля.

Слишком о многом не хотелось думать.

Кому, например, – и, ради чрева шеламского, зачем? – стукнуло в голову напасть на Добрых Хозяев?

Кому невдомек, что эльфийские украшения тают в солнечных лучах?

Кто смог открыть холм снаружи до захода солнца?

Кто мог справиться с эльфийским волшебством?

Кто смог выпустить кишки из Дудочника?

Но это еще не самые пакостные вопросы.

Куда девать любезную сестрицу?

Куда деваться самой, когда сюда притопают чужане?

Но и это еще не самые пакостные вопросы.

Хуже всего такой: как не вспоминать о прошлом лете?

О том, как Клайм качал ее на коленях, щекотал то за ушком, то по горлышку, то еще где, так что она повизгивала от удовольствия, и мурлыкал всякую ерунду, вроде: