Дмитрий Скирюк - Осенний Лис [litres]

Парень заворожённо следил, как двигается посох. Облизал пересохшие губы. Опустил глаза.

– В расчёте, – пробурчал он.

– Вот и славно. – Странник встал и вернулся к столу. Посмотрел с неодобрением на Бертольда и пошарил в кошельке.

– Хозяин! – позвал он. – Дай воды. И уксусу туда добавь.

Компания играющих вновь собралась у окна. По грязному столу зашлёпали карты. Народ в корчме задвигался, загомонил, обсуждая происшествие, забрякали кружки. А в дальнем углу негромкий голос вдруг сказал со странной убеждённостью: «Жуга».

– Жуга? – Бертольд вдруг встрепенулся. – Тебя и впрямь зовут Жуга? О господи… Мне про тебя Олег рассказывал, как вы на мельнице… и в замке…

– Я – Лис, – нахмурившись, ответил рыжий странник. – Оставь Жугу в покое. И вообще, говори тише.

– Жуга, наверное, только ты сумеешь мне помочь! – Монах приблизился и громко зашептал ему в лицо: – Меня… убить хотят.

– С чего ты взял? – опешил тот. – Да и кто?

– Не знаю я! Не знаю!

– Ну а за что, знаешь хоть?

Взгляд монаха стал беспомощным.

– Я… дьявола на землю выпустил… – сказал он, всхлипнул и заплакал.

Некоторое время оба они молчали.

– Так-таки и дьявола? – усомнился Жуга.

Брат Бертольд развёл руками.

– Я не знаю…

– А ну-ка, расскажи.

Тот вытер слёзы, помолчал, тоскливо заглянул в пустую кружку, вздохнул и начал свой рассказ.

Всё началось года три тому назад, когда Тотлис, «малефик и чернокнижник», как назвал его Бертольд, после очередной, устроенной прямо в «раболатории» попойки выгнал в шею нерадивого ученика. Из опасения вызвать гнев богатого родителя Бертольд решил на родину в Эльзас не возвращаться и, поскитавшись с полгода по городам и весям, вдруг неожиданно пристроился к доминиканцам. Постриг принять у него духу не хватило, но в послушание он поступил. Обрывки знаний и остатки денег позволили ему продолжить алхимические опыты – не из любви к науке, нет! – причина, подвигшая его на эти исследования, была более прозаической. Бертольд, подобно многим, искал «великий магистерий» – чудесный способ превращения «пустых» металлов в царственное золото.

– Сперва я брал свинец, ибо он тяжелее всех, – рассказывал монах, – брал и пережигал его с серой в тигле на огне.

– Господи! С серой-то зачем? – опешил Жуга.

– Ну, сера… – Брат Бертольд повёл рукой. – Она ведь жёлтая такая…

– А, ну-ну. И что? Хоть что-то получалось?

– Да не очень. – Монах смутился. – Ведь тут, понимаешь, не в исходных элементах дело, а в малых веществах, кои тинктурами именуются и все эти превращения производят.

– И что ж ты, травы брал?

– Нет, травы я отбросил сразу, ибо в огне любая трава и животная плоть становятся золой, настолько одинаковой, что различить её весьма затруднительно, а потому нет разницы, какую брать золу. Вот я и взял древесный уголь – он дешевле.

По мере того как продвигался рассказ, ровней становилась и речь монаха, словно бы он находил утешение в воспоминаниях.

– Читая манускрипты, собранные Тотлисом, наткнулся я на труд алхимикуса Марка Греческого, «Книгой огней» озаглавленный, и в оном труде, стародавнем и мудром, нашёл я рецепт странного зелья, следуя которому добавил ко всему, что было у меня, селитры и масла, и долго нагревал потом в сосуде. Но – увы! – летучие пары, что наибольшее воздействие в нагретом состоянии производят, разорвали сей сосуд. Я взял тогда горшок со стенками потолще, сложил туда искомые ингредиенты и тинктуру, забил отверстие пробкой и укрепил для тяжести камень сверху. Исусе, спаси мою душу! Громыхнуло так, что меня бросило к стене, и, верно, если даже и не владыка ада Люцифер – будь трижды проклято имя его! – явился предо мной в безумной вспышке, то кто-то из его прислужников! Я обгорел и оглох, и даже на время ослеп, могильный смрад заполнил мою келью, черепки от горшка разлетелись без счёта вокруг, а камень, возложенный сверху, пробил крышу и сгинул бесследно!

– Это всё? – спросил Жуга.

– О, если бы! – в отчаянии ответил брат Бертольд. – Мне запретили заниматься алхимической наукой, настоятель наложил на меня суровую епитимью, и я ревностно молился день и ночь. Но вскоре в одну из ночей, когда я, утомлённый, задремал, явились двое, чтоб меня убить. После долгих молитв спал я чутко, и тихий шорох разбудил меня в миг, когда клинок уж занесён был надо мною! Я с криком оттолкнул напавшего – а он хоть был невысок, но силы необычайной, – и только чудом вырвался из кельи, избежав смертельного удара: нож оцарапал мне ребро. Когда ж вернулся я, собравши братию свою, лишь чёрная зловонная нора, прорытая в земле, осталась после демонов. Её засыпали землёй и известью и даже не пытались заглянуть в тот ход, что вёл не иначе как в сердце ада. А я ушёл на следующий день. Вот так.

– И долго ты так ходишь?

– Сегодня третий день. – Монах по-детски шмыгнул носом. Поднял взгляд. – Поставь мне пива, Лис.

– И что, в эти две ночи тебя тоже искали?

– Не спал я. Даже не ложился.

Жуга нахмурился.

– Вот, значит, как… Ну, что ж. – Он встал, порылся в кошельке. – От пива тебе вряд ли полегчает. А вот купи лучше немного мыла, отмойся и платье отстирай.

– Где? – Брат Бертольд повертел в руках менку.

– В реке, за городом. А к вечеру, уговоримся так, придёшь сюда, тогда посмотрим. Да смотри, ежели и это пропьёшь, вообще к тебе не подойду. А пока что на вот, протрезвись.

Он подвинул монаху уцелевшую кружку, плеснул в неё воды из кувшина, принесённого хозяином, после чего поднял котомку, посох и молча вышел из корчмы.

То, что за ним идут, Жуга заметил сразу. Вряд ли здесь, за городской стеной, где узенькие улочки сплетались в запутанную каменную сеть, два человека враз могли облюбовать один путь, не сговорившись. Жуга прошёл от корчмы по направлению к центру города, свернул на улицу ткачей – то был богатый чистенький квартал со множеством торговых лавочек по обе стороны – и приценился для виду к выложенным на прилавок тканям. Сейчас, когда холерная напасть пошла на убыль, люди вспомнили о приближающемся лете. Меха, сукно и тёплую фланель сменили саржа, лён и яркая сарпинка, а кое-где с немалой переплатой можно было отыскать батист, причудливую вязь голландских кружев и совсем уж редкие по нынешней поре восточные шелка. Зато повсюду грудами лежали поддельные «бухарские» ковры местной работы. Торговцы с беспокойством поглядывали на небо: похоже, с запада ползла гроза.

– Купи рубаху, рыжий!

Травник поднял взгляд. Хозяин лавки, толстый бородач-южанин, подмигнул и развернул перед Жугой расшитую рубашку.

– Спасибо. Не хочу.

– Купи, недорого отдам. А то, гляди, совсем ты обносился, стыдно людям показаться. Четыре менки и прошу всего.