Антон Демченко - Боярич: Боярич. Учитель. Гранд [сборник litres]

Вот он скатился по крутой лестнице и, выйдя во двор, тут же замедлил шаг, демонстрируя неспешность. Забыл, очевидно, как по деревянным ступеням сапогами грохотал.

Послушник, оказавшийся парнем едва ли на пять-шесть лет старше гостя, появившись рядом с ним, еле заметно откашлявшись, старательно пробасил приветствие и, выслушав ответ, поинтересовался, чего ищет путник в их обители в столь поздний час. Но ответить гость не успел. Вместо него это сделал неизвестно откуда появившийся сухонький старичок в грубой рясе.

– Не ко времени спрашиваешь, Илюша. – Вот и стало понятно, кого пытался изобразить покрасневший послушник. – Иди, иди. Исполняй послушание.

– Благослови, отче, – дождавшись, пока монах отведет острый взгляд от удаляющегося послушника, проговорил гость, склонив голову.

– Бог благословит. – Монах положил руку на плечо молодому человеку. – Идем, тебя уж заждались.

– Уверены, что меня, отче? – спросил тот.

– Уверен, Кирилла, уверен, – покивал с легкой усмешкой старик и махнул рукой в сторону появившихся из-за угла древнего храма монахов. Рослых таких детинушек… – Видишь, все глаза уж проглядели, все жданки прождали… Идем.

Молодой человек, услышав последние слова монаха, напрягся, но… коснувшись Эфира, тут же расслабился под понимающий хмык старика. И не стал нервничать, даже когда иноки в явственно потрескивающих на их телесах рясах как-то незаметно взяли гостя и сопровождающего его старика в «коробочку» и отконвоировали, иначе не скажешь, к длинному и приземистому строению с узкими и маленькими, глубоко утопленными в толстую каменную кладку окнами, больше похожими на бойницы. Поднявшись на второй этаж по крутой и узкой, жутко неудобной, зажатой в каменные тиски лестнице, «охранники» замерли в самом начале длинного коридора, да так и остались там стоять. А старый монах, по-прежнему не снимая ладони с плеча гостя, повел его к одной из низких и массивных, обитых железом дверей. Постучал свободной рукой по железному переплету и, отпустив плечо еще больше насторожившегося от такого «мирского» жеста молодого человека, вдруг улыбнулся.

– Не боись, Кирилла, ничего худого тебя здесь точно не ждет. Слышишь, зовет. Иди…

Из-за двери действительно послышался приглушенный голос.

Гостю пришлось изрядно наклониться, чтобы не удариться о низкий дверной косяк. Оказавшись в небольшой комнате, которой больше подошло бы слово «келья», он отвел взгляд от каменных плит пола и, распрямившись, огляделся вокруг. Да, подошло бы, если бы не обстановка. Добротная дубовая мебель, простая, но не лишенная известного изящества. Тяжелые дубовые же книжные шкафы, заставленные потемневшими от времени книгами, нередко с нечитаемой, облупившейся позолотой надписей… и видеопанель вычислителя, освещающая рабочий стол, затянутый зеленым сукном, за которым расположился высокий, кряжистый, как стены монастыря, мощный старик. Вскинув на вошедшего темно-серые, ничуть не поблекшие от старости глаза, умные и цепкие, хозяин кабинета, вопреки ожиданиям наряженный вовсе не в рясу, а в обычный, хоть и чуть старомодный серый костюм-тройку, огладил короткую седую бородку и, растянув губы в радостной, до боли знакомой улыбке, легко, словно молодой, поднялся навстречу гостю.

– Ну, здравствуй, Кирюша… Вымахал-то как, а! Совсем здоровый стал. Отцова стать, а? Похоже, похоже…

– Отцова, значит… – оправившись от удивления и вглядываясь в лицо хозяина кабинета, словно в собственное изрядно постаревшее отражение, протянул Кирилл. – Похоже, значит… Ла-адно. Где один, там и второй.

Кабинет был небольшим, так что молодому человеку хватило двух шагов, чтобы оказаться рядом с собеседником. Тот только брови удивленно вскинул, а в следующую секунду в скулу хозяина кабинета с молодецким хеканьем влепился немаленький кулак, отправивший того в короткий полет к стене.

– И тебе, не хворать, дедушка, – проговорил Кирилл, с мрачным удовлетворением поглядывая на мотающего головой и безуспешно пытающегося подняться с пола хозяина кабинета.

– Не… не в батьку. Точно. Моя кровь, – сфокусировав взгляд на госте, пробормотал тот и, вдруг хохотнув, гаркнул во всю силу легких: – Ефимий, старый клещ! Тащи бочонок и чарки! Ко мне внук приехал… знакомиться будем!

– Несу, Никита Силыч. Уже несу, – протиснувшийся мимо Кирилла монах, что провожал его от ворот, грохнул на стол ведерный запыленный бочонок.

Тут же брякнулись рядом три серебряных, украшенных затейливой чеканкой чарки, и старик, не обращая никакого внимания на кое-как поднимающееся на ноги начальство, принялся метать на стол из холодильного шкафа, замаскированного под тумбочку в углу, тарелки с закуской.

А ведь Прутнев в тот день, когда продемонстрировал мне памятную доску с именами Кирилловой мамы и ее отца, ни словом не соврал. Хотя и всей правды тоже не поведал. Только не по злому умыслу, а по незнанию. Никита Силыч Скуратов-Бельский, генерал и гранд, боярин и глава одного безымянного ведомства, действительно умер в срок, выбитый на каменной плите в церкви при малоизвестной эфирной школе… для мира. Иными словами, он принял постриг… непременным условием которого является отпевание. Уж не знаю, какие такие «игры» спецслужб подвигли его на этот шаг, но факт остается фактом: для всех и вся, друзей и врагов, Скуратов-Бельский умер, а в Аркажском монастыре появился монах Варфоломей. Надо думать, и сам монастырь этот мало похож на обитель православных монахов, но тут никакой конкретики я не услышал и… честно говоря, был этому только рад, поскольку есть у меня подозрение, что тайна – из разряда государственных. А зачем мне эта головная боль?

Но если отбросить лукавство, придется честно признать, что все это было лишь запоздалыми попытками отбрыкаться от участи секретоносителя. Я не люблю секретов еще с тех пор, когда служил Там. Каждая подписка – это лишний головняк, грозящий обернуться вычеркиванием из списка живых. Да о чем говорить, если я и здесь оказался только потому, что кое-кто из большезвездных генералов решил перестраховаться, уничтожив единственный более или менее доступный источник информации о «секретных методиках подготовки специалистов Центра-2».

Почему попытка была запоздалой? Да потому что я уже вляпался в гостайну. Вот как переступил порог монастыря, так и… А уж после встречи с дедом в лучшем стиле индийских кинолент – и вовсе впору ставить мне на лоб гриф секретности и упрятать куда-нибудь в сейф, чтобы, не дай бог, какая контра чего не прознала…

А Никита Силыч, кстати говоря, именно секретностью и оправдывал свой отказ от участия в жизни внука, после чего попросил рассказать ему «кратенько», как и чем я жил с восьми лет. За что и получил в торец второй раз, только уже Эфиром, от которого, правда, почти успел закрыться. Ничего, огреб не очень сильно, зато почти моментально протрезвел. А следом за ним и я, схлопотав в свою очередь эдакий «эфирный подзатыльник». Опытный, зар-раза.