Антон Демченко - Боярич: Боярич. Учитель. Гранд [сборник litres]

Я хотел было, пожав плечами, выполнить просьбу союзника, но тут в холле вновь раздался какой-то шум, опять взбурлил Эфир, а следом послышался приглушенный стрекот стрелометов. По нервам резануло ощущение чужой смерти, и я тихо выматерился. Ведь чуял, чуял же!

Рынды тут же заняли оборону, задвинув Вербицкого в угол и укрыв его добрым десятком разных щитов. А вот о гостях никто не позаботился. Придется мне самому этим заняться…

Открыв окно, я подхватил Эфиром всех трех гостей Вербицкого и, бросив их в открывшийся разрыв, шагнул следом, оказавшись в нескольких шагах от уже вооруженных и активировавших щиты Марии и Василисы.

Правильно, умнички! Хм, осталось надеяться, что ученицы тоже не забыли моего распоряжения… Шаг. Открыть второе окно… Тридцать секунд, сорок… Звуки перестрелки нарастают. Кажется, нападающие уже ломятся в гостиную…

– К бою! – Мыслеобраз вышел настолько насыщенным, что скользнувшие в открывшийся разрыв четыре готовых к бою «Визеля», не останавливаясь, сходу устремились к выходу из комнаты. Эх, гулять так гулять! Не зря ученицы сидели наготове в полном боевом. Хорошая штука интуиция, да!

Поручив охрану жены и дочери Вербицкого, а также незадачливых гостей затянутой в ЛТК Ольге, я двинулся следом за остальными ученицами. Ворвавшись в гостиную, три ЛТК моментально прекратили завязавшийся там бой. Да и покажите мне хоть одного человека, что не побоится выйти против этих монстров без поддержки равного количества гридней или хотя бы серьезной артиллерии!

Ой-ей, куда это он собрался?!

Удар Эфира пришелся по открывающемуся окну, естественно, моментально его схлопнув, и пытавшийся улизнуть гость дернулся, опалив меня уничтожающим взглядом. Хм, а я ведь его помню… Точно, видел я фотографию сего господина. Причем там же, где видел и фото Павла Бельского. Именно он должен был стать моим секундантом. Интересно…

– Добрый вечер, Демьян Ставрович, – проговорил я, следя краем глаза за тем, как рынды под присмотром моих учениц разоружают замерших и явно боящихся шевельнуться людей Разумовского. – Нам так и не удалось до сих пор познакомиться лично… так сказать. Рад, что выдалась такая возможность.

– С-скуратов… – скрипнув зубами, процедил тот. – Вот уж кого не ожидал встретить в этом доме сегодня.

– Взаимно, уважаемый боярин. Взаимно, – улыбнулся я. – Расскажите, что же привело вас сюда?

– Защитный артефакт Бельского сообщил, что на него совершенно нападение, – угрюмо и отрывисто проговорил он. – Мы союзники. Я должен был прийти на помощь.

– Складно, – кивнул я в ответ. – Но это же не повод убивать государевых людей, правильно? Или вы считаете, что рынды позволили бы причинить вред именитому боярину… иначе как в целях защиты порученного их охране человека? Я уж молчу о том, что в своем рвении вы, ничтоже сумняшеся, положили всю охрану самого Павла Бельского. Сколько там было дружинников? Пятеро? Шестеро? Или вы так торопились спасти своего союзника, что даже гербов на их форме не заметили?

– Хватит! – рявкнул Разумовский, явно потеряв контроль над собственными эмоциями. Ого! Силен боярин! От его воздействия поднявшийся эфирный щит с легкостью разметал присутствующих, прижав их к стенам. Даже ЛТК! Что ж, значит, договориться не получится.

– Зря! – с трудом переняв контроль над Эфиром, я ощерился в лицо ошеломленного боярина. Что, тварь, не ожидал?! Считал себя здесь единственным грандом? Обломись!

Разумовский дернулся и попытался перехватить инициативу. Эфир взбурлил, вздымаясь вокруг нас, закручиваясь смерчем… От навалившейся тяжести я чуть на колени не рухнул, но… удержался. Устоял… Ох, дед, старый лис, спасибо за науку! Выживу – в ноги поклонюсь…

В отличие от многих одаренных, Анатолий Семенович не был склонен недооценивать эфирников. Но одно дело – теоретически допускать их опасность, и совершенно другое – видеть воочию, на что они способны. Пусть не все, пусть сильнейшие, но от этого было только страшнее…

От тех сил, что заполнили комнату, у Вербицкого волосы встали дыбом. Даже ворвавшиеся минутой раньше «Визели» не смогли так напугать царедворца, как эти две стоящие посреди гостиной фигуры. Молчаливые, замершие друг напротив друга, они разве что искрами не сыпали от кружащего вокруг них Эфира. Никаких техник. Никаких стихий. Голый контроль. Напряжение в комнате можно ложкой есть. Эфир давит, прижимая к полу, по стенам змеятся трещины, а оконные стекла, бронированные пятисантиметровые стекла звенят от напора силы. Но даже крохи ее не зачерпнуть! Воля поединщиков просто не дает никому прикоснуться к этому буйству энергий!

А в центре царящего в комнате безумия стоят они. Грузный боярин и пятнадцатилетний пацан не сводят друг с друга глаз. Пот заливает белоснежные, словно высеченные из мрамора неподвижные и пустые лица, но они даже не пытаются его утереть. Смотрят, не моргая… словно змеи… Кажется, прошла уже целая вечность, а они…

Миг. И Разумовский дрогнул … лицо исказилось в напряженной, почти гротескной гримасе, и… комнату потряс дикий, совершенно нечеловеческий, полный сумасшедшей боли вой! Волна Эфира, послушная стальной воле молодого гранда, накрыла его противника, сжала в мертвой хватке… и, набрав совершенно чудовищную концентрацию, став видимой обычным взглядом, прикрыла тело проигравшего белесым полупрозрачным коконом.

Вербицкий сглотнул вязкую и горькую слюну, не в силах отвести взгляд от сминаемого, словно пластилин детской рукой, тела боярина. Крик стих, захлебнулся кровью, фонтаном плеснувшей из перекошенного рта Разумовского, и в наступившей тишине присутствующие вздрогнули от непрерывного хруста, с которым ломались кости уже мертвого боярина, чье подрагивающее, и без того покореженное Эфиром тело удерживалось в вертикальном положении лишь силой воли стоящего напротив него молодого гранда…

Молодой человек с изможденным лицом замер у высокого окна, из которого открывался великолепный вид на Ивана Великого, и, вздохнув, обернулся к застывшему посреди кабинета главе Преображенского стола. Новому главе. Смерив взглядом подтянутого, уверенного в себе офицера, только сегодня получившего это назначение и еще не успевшего сменить режущий сверканием надраенного серебра черный парадный мундир на штатское платье, хозяин кабинета покачал головой.

– Так что, Анатолий Семенович, выходит, все это время покойный Бельский плясал под дудку Демьяна Ставровича, да? – тихо спросил молодой человек, садясь в удобное кресло за широким, словно палуба авианосца, столом.

– Можно и так сказать, ваше высочество, – кивнул Вербицкий, открывая зажатую до этого подмышкой тонкую черную папку с серебряными уголками. Папку, попасть в которую было страшным сном любого царедворца.