Джей Кристофф - Годсгрейв [litres]

Эшлин шла в тени Ребер, пересекла широкий мраморный мост Правой Руки. Воздух медленно наполнялся песней звонких колоколов, по городу эхом раскатывались панические крики. Мимо пробежал мальчишка с округлившимися глазами, размахивая шляпой и крича во всю глотку:

– Консул и кардинал убиты!

– Ассасин! – раздался еще один далекий крик. – Ассасин!

Ваанианка добралась до кованого забора, ограждавшего дом мертвых Годсгрейва. Скользнув через высокие ворота, подошла к двери с рельефно вырезанными человеческими черепами и спустилась в промозглые тени некрополя. Быстрая и тихая, она кралась по извивающимся туннелям из бедренных костей и ребер к склепу какого-то давно всеми забытого сенатора. Нажав на маленький рычаг, чтобы открыть потайную дверь в кучке пыльных костей, наконец, скользнула в коридоры часовни Красной Церкви.

В темноту.

Тишину.

И в безопасность.

Эшлин помчалась к просторной спальне Мии, подхватила небольшой кожаный мешок с драгоценным мечом из могильной кости. Глаза вороны на рукояти мерцали красным в тусклом свете. Ваанианка обвела взглядом пустую кровать, пустые стены, пустую тьму. И, развернувшись на пятках, кинулась обратно по коридору к кабинету Меркурио.

– Ты готов о…

Сердце Эшлин замерло в груди. За столом Меркурио, сложив руки под подбородком, сидела пожилая женщина с вьющимися седыми волосами. С виду она казалась милой старушкой, ее глаза мерцали, пока она осматривала Эшлин. Хоть женщина и сидела в кресле епископа, она выглядела бы уместнее у домашнего очага, с внуками на коленях и чашкой чая в руке.

– Достопочтенная Мать Друзилла, – выдохнула Эшлин.

– О нет, юная донна Ярнхайм, – ответила старушка. – Я перестала быть Достопочтенной Матерью с тех пор, как из-за твоего предательства погиб лорд Кассий. Теперь я – Леди Клинков.

Эшлин окинула взглядом кабинет. Во мраке стояли еще четыре фигуры – ее поджидало все Духовенство Красной Церкви. Аалея со смертельно-черным взглядом и кроваво-алыми губами. Паукогубица в изумрудно-зеленом платье. Маузер с глазами старика и улыбкой юноши. И, наконец, Солис, чьи незрячие глаза смотрели в потолок, но все равно умудрялись испепелять ее взглядом.

Рука Эшлин сомкнулась на мече Мии из могильной кости.

– …Где Меркурио? – требовательно спросила она.

– Епископ Годсгрейва уже вернулся в Тихую гору, – сказал Солис.

– Он пытался оказывать сопротивление, – добавил Маузер. – Боюсь, нам пришлось навредить ему.

Паукогубица смотрела на Эшлин блестящими черными глазами.

– Некоторые среди нас очень надеются, что то же можно будет сказать о тебе, дитя.

– Прошу, – Друзилла показала на стул перед собой. – Присаживайся.

– Или что? – спросила Эшлин, разозлившись. – Ты не можешь убить меня, как отца, старая сука. Карта нанесена на мою кожу аркимическим путем. Если я умру, она навеки будет утеряна.

– Прошу, присядьте, донна Ярнхайм, – раздался голос.

Из спальни Меркурио вышел мужчина, и живот Эшлин наполнился льдом. Он был высоким и до боли красивым, темные волосы проредили едва заметные седые прожилки. На нем была длинная тога насыщенного фиолетового цвета и золотой венок на лбу.

– Нет… – выдохнула Эшлин.

– Если бы мы желали вам смерти, вы бы уже давно погибли, – сказал консул Скаева. – Так что, пожалуйста, присядьте, прежде чем нам придется прибегнуть к… неприятным мерам.

– Вы мертвы, – прошептала Эшлин. – Я видела , как вы погибли…

– Нет, – ответил Скаева. – Хотя, признаю, сходство было поразительным.

Глаза Эшлин округлились от осознания…

– Ткачиха, – прошептала она. – Мариэль. Она наделила кого-то вашим лицом…

– Ты всегда была смекалистой, Эшлин, – улыбнулась Аалея.

– Надеюсь, вы простите меня за сопутствующую драму, – сказал консул Скаева. – Но подобные ухищрения просто необходимы людям с таким количеством врагов, как у меня.

Эшлин всмотрелась в их лица, шестеренки в ее голове закрутились.

Они знали.

«Они знали все это гребаное время…

Но почему они позволили нам…

Если только они не хотели , чтобы мы…»

Как головоломка без недостающих элементов.

Все они встали по местам.

– Вы хотели убить кардинала Дуомо, – прошептала она. – Но не могли нанять для этого Церковь. Его защищала Красная клятва. Лишь Клинок смог бы его прикончить… но это должен был быть Клинок, готовый предать Духовенство. Таким образом, репутация Церкви сохранена, а ваш враг все равно мертв.

– И когда я предстану перед обожающей толпой Годсгрейва, чудесным образом выжив…

– …Они полюбят вас еще больше.

– И лишатся всех сомнений насчет опасностей, грозящих нашей республике.

– Что купит вам четвертый консульский срок…

– О нет, – Скаева улыбнулся шире. – Этот венок уже куплен. Но жестокое убийство великого кардинала на глазах у всей столицы во время самого священного праздника Аа? Скажите вместе со мной, донна Ярнхайм. Вечные. Чрезвычайные. Полномочия.

Губы Эшлин скривились в насмешке.

«Ну и эго у этого мудака…»

Девушка откинула свой мешок и чуть ли не с легкомысленным презрением плюхнулась на предложенный стул. А затем закинула ноги на стол Меркурио прямо перед лицом Друзиллы. Женщина сердито на нее посмотрела, но в руке Эш по-прежнему был меч из могильной кости, ее пальцы барабанили по рукояти.

– Все предусмотрели, да? – спросила она консула.

– Достаточно.

– Кроме той части, в которой Мия похитила вашего сына?

Улыбка медленно сошла с губ Скаевы.

– Это было… прискорбно, – ответил консул, его челюсти пошли желваками. – Мальчик не должен был сопровождать моего двойника на торжество. Моя жена… видите ли, она не может иметь детей. Поэтому она часто ему потакает, возможно, даже слишком. – Губы Скаевы вновь изогнулись в смертельной улыбке. – Но да неважно. У меня есть любимый учитель. А теперь и любимая. И какой бы она ни была хладнокровной, думаю, даже моя дочь не причинит вреда своему брату.

Земля ушла из-под ног Эшлин.

– …Дочь?

Девушка почувствовала какое-то движение позади себя. Быстро оглянувшись, увидела худого бледного юношу с пронзительными голубыми глазами в двери кабинета, одетого в черный бархатный камзол. Он хранил молчание, как всегда, но нож в его руке выглядел достаточно остро, чтобы порезать солнечный свет на шесть кусочков. При их последней встрече он был закован в цепи люминатов – и все из-за ее предательства. Эшлин могла поспорить, что он из тех, кто таит злобу.

– Как оно, Тишь? – спросила Эшлин.

Позади него виднелись и другие люди, хмурые, сердитые – все Клинки, без сомнений.

– Время идти, Эшлин, – сказала Друзилла.

– О не-е-ет, – протянула та. – Можно я еще ненадолго задержусь и послушаю злорадства консула? Мне так нравится слушать, как этот мудила хвастается, что все продумал.