Джон Норман - Свидетельница Гора

Однако выражение его лица не изменилось.

В этот момент я почувствовала себя неописуемо глупо. Тогда я уронила руки и опустила голову. Я снова опустилась на пятки, а мои руки, закованные в стальные кандалы, легли на бёдрах.

Я вновь попыталась поднять на него взгляд, но почти сразу опустила голову.

— Мне не будет пощады, не так ли? — шёпотом спросила я.

— Подозреваю, что не в том смысле, который Ты имеешь в виду, — заговорил мужчина. — С другой стороны, если Ты окажешься превосходной, действительно превосходной, тебе, в конечном итоге, могут оказать определенное милосердие, по крайней мере, в том смысле, что сохранят тебе жизнь.

Эти слова, сказанные таким спокойным тоном, заставили меня содрогнуться.

— Позиция, — негромким спокойным голосом напомнил он.

Я быстро приняла ту позу, в которой стояла первоначально. Как глупо я себя чувствовала. Какой глупой я была! Я же была просто одной из тех, кто прикован к цепи. Неужели трудно было понять, что меня доставили сюда, несомненно, с некими трудностями и расходами, вовсе не для того, чтобы проявлять ко мне милосердие? Как я могла поступить так глупо, как поступила?

А ведь я всегда считала себя неглупой девушкой. Оставалось надеяться, что он не решит, что перед ним идиотка.

Я снова ощутила на себе его изучающий взгляд. В очередной раз я подверглась такому же спокойному, оценивающему исследованию, которое уже имело место чуть раньше, и которое столь встревожило меня.

— Пожалуйста, — всхлипнула я, не выдержав это пытки.

Казалось, что он оценивал меня, причём делал он это так, как мог бы делать это тот, кто умудрён в подобных оценках, тот, кто на самом деле был способен замечать мельчайшие детали, достоинства и недостатки, и на основе их назначать цену. Но ведь на меня нельзя смотреть таким способом! Я же не животное!

Мои руки сами собой оставили талию и метнулись вперёд, словно пытаясь спрятать меня.

— Нет, — отрицательно покачал головой мужчина.

По тому, каким тоном это было сказано, по доброте и терпению, слышимым в голосе, можно было предположить, что он не считал меня глупой, даже, несмотря на мои прежние необдуманные действия. Признаться, по некоторым причинам, это обрадовало меня.

Со слезами на глазах, я приняла прежнюю позу, снова оказавшись выставленной напоказ и открытой для его исследования.

Я вдруг осознала, что перед такими мужчинами, как эти, у меня не будет какого-либо выбора в подобных вопросах.

— Предположительно, Ты должна быть полна жизненности, — сказал он. — Это правда?

— Я не знаю, — растерялась я, признаться даже толком не поняв его вопроса.

Хотя, возможно, так или иначе, некой частью меня, я поняла его даже слишком хорошо.

А вдруг он теперь счёл меня глупой? Очень хотелось бы надеяться, что нет. Всё же сама я себя глупой не считала.

Тем временем, мужчина продолжал своё исследование. Не знаю почему, но в тот момент мне, так или иначе, как бы это, несомненно, не прозвучало ужасно, отчаянно хотелось, чтобы он остался доволен, по настоящему доволен тем, что он видел.

Была ли я, действительно, «полна жизненности»? Что это могло бы означать? Как мне узнать, была ли я таковой или нет? Но я была уверена, что стоит ему прикоснуться ко мне, и я беспомощно закричу. Я ничего не смогла бы поделать с этим! И это не было моей виной! Это было вне моего контроля!

Конечно, в тот момент я ещё понятия не имела о том, что такие эмоции могут быть вызваны, причём даже в изначально инертных или заторможенных существах, что они могут быть и будут заподозрены, обнаружены, проверены и выпущены, а затем воспитаны, раздуты, развиты и вышколены. Таким образом, начавшись с, возможно, не более чем неопределённого беспокойства они вырастут в пылкие, нежные, настойчивые требования, а затем, со временем, в неумолимые, непреклонные, отчаянные, непреодолимые, безжалостные потребности, доминирующие и подавляющие потребности, которые уже невозможно будет ни обуздать, ни взять под контроль, потребности, в цепях которых женщина становится совершенно беспомощной.

Я стояла на коленях, в той позе, которую они от меня изначально потребовали. Больше я не отваживалась поднять голову и посмотреть на него. Я уставилась в пол перед собой и глотала слёзы. Но, через мгновение, я буквально кожей ощутила, что он закончил свою экспертизу, или, чего я боялась больше всего, оценку. У меня не было никаких идей относительно того, каков мог быть результат этой его экспертизы. Мужчина перекинулся несколькими фразами со своим товарищем. Конечно, я не могла знать, была ли я объектом их обсуждения. Но, с другой стороны, тональность их голосов показалась мне одобрительной. Оба выглядели довольными. И пусть, наверняка я не знала, была ли я предметом их беседы, но мне показалось, что была.

Это позволило мне предположить, к моему непередаваемому облегчению, если, конечно, я не ошибалась, что вероятно меня нашли, по крайней мере, первоначально приемлемой.

А ещё мне хотелось надеяться, что он, тот, который стоял ко мне ближе всех остальных, не решил, что я глупая.

Почему-то я не хотела, чтобы он так думал обо мне. В конце концов, предположительно, по общему, да и по моему собственному мнению, я была умна. Я считаюсь, или теперь правильнее будет сказать, считалась хорошей студенткой. Разумеется, то обучение, которое меня могло бы ожидать здесь, если бы таковое обучение вообще планировалось, несомненно, должно было в корне отличаться от того, к которому я привыкла. Ошейник на моём горле, как и цепи на моих руках и ногах, просто вынуждали предположить это.

Со всех сторон, как спереди, так и сзади от меня слышались негромкие мужские голоса.

— Ты можешь поднять голову, — сказал мужчина, когда его товарищ пошёл дальше и исчез где-то за моей спиной.

Я послушно подняла голову.

Стальной обруч на мою шею был накинут неожиданно, со спины, и, мне сразу подумалось, что это было не случайно. Чаще всего, особенно при обращении с такими как мы, неосведомлёнными и не готовыми к подобному обращению, поступают именно так. Полагаю, что это делается, чтобы свести до минимума позывы к бегству или сопротивлению. Однако в других ситуациях, особенно с теми, кто ясно и полностью сознают происходящее, это делается спереди, от головы колонны, так, чтобы они могли, с полным интеллектуальным и эмоциональным пониманием и ожиданием, видеть то, что приближается к ним, как оказываются на цепи одна за другой их сёстры по неволе, а затем и они сами в свою очередь находят себя, ничем не отличающимися от остальных, запертых внутри неумолимых колец. Как видно, в первом случае девушка, увидев то, что её ждёт, могла бы испугаться и по своей наивности испытать желание убежать, а во втором, пусть это её и пугает, но она уже понимает, что у неё нет никаких шансов на спасение.