Анатолий Бочаров - Рыцарь из Дома Драконов [litres]

– Скоро будут, сэр.

– Надеюсь… Так вот, я не понимаю, господа мои, всей сути этого шутовского переворота. Он больше смахивает на фарс. Вам так не кажется?

– Мысль восстать против законной власти – сама по себе безумие. Неудивительно, что эти люди безумны и в остальном, – заметил Брайан Ретвальд.

Владыка Иберлена был облачен в черный кружевной камзол, его ладонь лежала на эфесе длинной шпаги. Лицо короля оставалось бесстрастным.

Прежде лорд Брайан не принимал участия ни в одном бою, в отличие от своего покойного отца. Тем не менее растерянным или взволнованным государь не выглядел. Скорее – отрешенным. Раймонд хорошо знал, как часто его сюзерен становится погруженным в себя. Иногда даже за обсуждением государственных вопросов казалось, что Брайан Ретвальд грезит, полностью уходя от мирских дел. В такие моменты взгляд короля становился рассеянным, он мог начать рассуждать на отвлеченные темы.

Вот и сейчас Брайан говорил неспешно, будто сквозь поволоку сна:

– Все эти достойные лорды, что собрались ныне возле наших ворот, оставались безупречно верны нам прежде. Мне казалось, мы правим по справедливости и ни в чем не нарушаем прав наших вассалов. Их мятеж может быть продиктован одними только амбициями, но я был склонен полагать, Эрдер и Коллинс имеют и так немало, и странно с их стороны было бы покушаться на большее.

– Это все риторика, ваше величество, – поморщился Айтверн. – Иногда предательства совершаются лишь в силу человеческой натуры, какими бы красивыми словами эти господа ни прикрывали свою измену. Я не понимаю подоплеки происходящего, и это мне, признаться, не по душе. У них должен быть некий еще последний довод, если вы понимаете, о чем я говорю. Некое скрытое преимущество. Но я не понимаю, что это за преимущество. Гарт, вы уверены в своих людях?

Генерал нахмурился. Потряс шлемом, который держал в руках:

– Хотите сказать, не мог ли гарнизон переметнуться к врагу? Вы сами сказали, что эти люди – мои. Я отвечаю за них. Сказанное вами выглядит как оскорбление.

– Мне плевать, как оно выглядит. Я спрашиваю – вы уверены в своих людях?

– Да, сэр. Как в себе самом.

– Ну-ну, – пробормотал Айтверн, обхватывая руками зубец крепостной стены, – веруйте на здоровье, да только если они примкнут к Эрдеру – болтаться вам в петле. Лично вздерну. – Стоящие рядом стрелки тревожно переглянулись, а по группе окружающих Терхола офицеров прошел тихий ропот. Подчиненные не любят, когда господа ссорятся. Как правило. – О! – вскинулся герцог. – А вот и… делегация.

Четкая линия вражеской конницы дрогнула, и вперед выехали несколько рыцарей. Отряд возглавлял статный всадник в черных латах, Раймонд узнал в нем Эрдера издалека, по памятной посадке. Когда-то давно, на одном турнире, Джейкоб Эрдер своим копьем выбил герцога Айтверна из седла. Раймонд тогда встал, превозмогая адскую боль в голове, и потащил из ножен меч. Эрдер остановил гарцующего жеребца и спрыгнул на землю, хотя правила поединка позволяли атаковать спешенного противника верхом. Подошел к Раймонду и вежливо поклонился, после чего обнажил клинок. Раймонд и Джейкоб кружились на стоптанном песке ристалища, а многотысячные трибуны замерли в восторге, глядя, как ловко бьются двое знатнейших дворян королевства.

«Да, старина Джейкоб, – подумал Раймонд с тоской. – Славные же были времена – жаль, что сплыли. Я был молодым наглым щенком, совсем как мой непутевый сын сейчас, а ты уже в ту пору слыл олицетворением благородства и рыцарственности. Куда все делось – и моя беспечность, и твое благородство? Дружить мы никогда не дружили, пролитую кровь сложно забыть, даже если ее пролили предки, особенно если ее пролили предки, но я тебя втайне даже немного уважал. Особенно когда мой меч замер в дюйме от твоего горла, и когда я картинно бросил его в ножны и вскинул руки к небу, а трибуны ревели горным водопадом, я люблю слушать водопады, они ревут точно так же, и солнце било в глаза, совсем как сейчас… А потом я сказал, что драться с тобой было честью, и положил руку на плечо, и вот так мы пошли к выходу с поля, а восхищенные девицы и дамы бросали цветы нам под ноги… Странно, что мы так и не стали тогда друзьями. А теперь не станем и подавно. В сегодняшнем бою я убью тебя лично».

На полкорпуса позади Эрдера ехал другой всадник, поверх доспехов надевший простой коричневый плащ. Лица под низко опущенным капюшоном было не разглядеть. Незнакомец сидел в седле легко и уверенно, можно даже сказать небрежно, чувствовалось, что он отличный наездник. Раймонд почти не сомневался, кто он, этот незнакомец. Он знал. И от этого знания становилось нелегко на душе.

Остальные конники двигались следом, один из них держал при себе перекинутое поперек седла знамя, сейчас свернутое. Всадники медленно ехали через площадь в мертвенной тишине, которую нарушал только цокот копыт. Раймонд мог отдать лучникам приказ стрелять. И вместе с тем не мог.

Кавалькада остановилась почти на самом краю рва. Эрдер привстал в стременах и крикнул во всю мощь легких:

– Тимлейн!!! Я приветствую тебя!

Крик разнесся вокруг, пролетая среди стоящих на стенах воинов и дробясь на осколки эха. Такие острые осколки, что прикоснись к ним – порежешься до крови.

Раймонд обратился к герцогу Севера, говоря громко и отчетливо:

– И я приветствую тебя, лорд Шоненгема. Только с каких пор ты стал обращаться к камням и кирпичам, а не к людям? Не с тех ли пор, как отрекся от рыцарской чести? Не с тех ли пор, как составил заговор против законного монарха? Или, может, ты обращаешься к камням и кирпичам с тех пор, как принялся выторговывать жизни детей у их отцов? Отвечай, лорд Шоненгема! Зачем ты пришел к стенам Тимлейнского замка с войском, когда наш король не звал тебя?

Раймонд надеялся, что сказанные им слова долетят до как можно большего числа ушей. Чем больше тех, собравшихся внизу, окажутся под властью его голоса и его слов, тем лучше. Может быть, кто-то даже засомневается и вспомнит о тех обетах, что приносил.

Если только они не заложники иного обета.

– Я скажу тебе, владыка Малериона, зачем я пришел! – зычно отвечал Эрдер. – Я и все эти достойные лорды и рыцари пришли сюда потому, что время лжи и унижения закончилось! Потому что нами правит не государь, а жалкое ничтожество, игрушка в руках придворных… и в твоих руках тоже! А мы пришли положить этому конец! Мы здесь, чтобы дать Иберлену истинного короля! Знаменосец, покажи им стяг, пусть видят!

Древко знамени, дотоле лежавшее на коленях у одного из всадников, взлетело вверх, примчавшийся ветер развернул полотнище, и оно затрепетало, как бьющая крыльями птица. На том знамени было выткано яблоневое дерево с мощным стволом и раскидистой кроной, с ветвями, усыпанными золотыми и сочно-красными плодами. Яблоневое дерево на царственно-синем фоне, на фоне густого летнего неба, бескрайнего, бесконечного, олицетворяющего могущество и мудрость. Этот яблоневый стяг реял на башнях Тимлейна сотни лет назад, ему клялись в верности все вассалы короны, вместе с ним жили и за него умирали. Ибо это было знамя Карданов, знамя древних королей, знамя прежних владык Иберлена, чья кровь иссякла на Дрейданском поле.