Роман Злотников - Нечистая кровь. Книга 2. Корни Тьмы [litres]

Брайс не видел его. Только угадывал далеко впереди, на троне, установленном посреди помоста. По правую и по левую руку от помоста высились колья. И виселицы. И столбы с прибитыми к ним людьми. С содранной кожей, вырванными глазами, отсеченными конечностями. Жертвы короля Яннема и его слепого, черного безумия, которое все же настигло его. И ведь они оба знали, что этот день однажды настанет, и скорее рано, чем поздно.

Брайс попытался протиснуться сквозь толпу, пробраться к нему, но люди стояли живой стеной. Какой-то мальчишка обернулся, увидел Брайса и, скорчив злобную рожу, швырнул в него камень. Брайс почувствовал удар над бровью, кровь потекла по лицу, и он вытер ее, прежде чем в него полетел новый камень.

– Яннем! – крикнул он. – Тьма тебя побери, Яннем! Это не ты!

Яннем его не слышал. Крик Брайса потонул в вое толпы, который из торжествующего стал злобным. Этот вой перекрывал стоны и вопли жертв безумного тирана, которым стал его брат. Народ Митрила боготворил своего безумного короля, и все эти люди жаждали крови. Крови Брайса.

Он увидел вытянутую руку далеко впереди, словно в немом призыве или повелении. Иди ко мне, брат. Они будут отрывать от тебя по куску, пока ты доберешься, но ты все-таки иди. Ты же мне присягал, ты мой вассал. Сюзерен призывает вассала.

– Это не ты, – сказал Брайс.

Рвущие его в клочья руки исчезли. Когда он открыл глаза, ничего не было – ни толпы, ни жертв на столбах, ни помоста.

Брайс согнулся пополам, и его вырвало. Пришлось отдышаться и постоять какое-то время, прежде чем продолжать путь. Но это уже конец, почти конец, Брайс это твердо знал. Ничего страшней его ждать впереди уже не может. Путь труден и долг, но он почти пройден.

Багровые клочья тумана клубились уже у самых его плеч. Брайс случайно коснулся их, и туман выел кровавую рану на его плече, которая сразу же начала чернеть и гноиться. Приходилось ступать осторожнее. И медленнее. Хотя он знал, знал, что надо спешить.

Он сказал бы, что миновала вечность, но здесь ведь не было времени. Когда в конце концов впереди забрезжил свет – яркий, ровный белый свет с желтым отблеском, как солнце, просвечивающее сквозь листву, – Брайс выдохнул и обессиленно рассмеялся. Ну вот, почти дошел. Ты только не переставай звать меня, не переставай. Немного осталось.

До светлого пятна оставалось не больше пяти шагов, когда кто-то взял его сзади за руку.

Брайс обернулся и увидел ее. Серену. Селину. Серри. Может, у нее были еще какие-то имена – много имен, – но ему достаточно было и этих. Ее рука казалась теплой, глаза серьезными и сухими. Точно такими, какими он их помнил.

– Уже покидаешь меня? – спросила она, и Брайс в то же мгновение понял, кто перед ним.

На этот раз она не играла. Не спросила его, желает ли он знать, что сталось с Сереной, когда он ее изгнал, принеся свою единственную любовь в жертву миру между собой и своим братом. Не рассказала о его сыне, которого Серена носила в чреве, и о том, какие муки пережили они оба, оказавшись без защиты в Империи людей. Хотя могла бы сказать все это и гораздо больше – и Брайс бы всему поверил. Но она не хотела больше с ним играть. Время игр для них обоих безвозвратно прошло. Теперь осталась только жизнь или смерть.

– Я же была создана для тебя, Брайс. Ты меня кормил. Ты нуждался во мне, я знаю. Больше, чем когда-либо в твоей Серене. Я взяла сейчас ее лицо, чтобы тебе было проще… проще поверить.

– Она сказала тогда, что любит Яннема, – с трудом выговорил Брайс, и она покачала головой.

– Кто знает? Могла и солгать. Она была вероломной, низкой женщиной, слишком сильно любившей свою родную кровь и слишком мало – себя саму. И ты такой же. Но стоит ли это таких жертв? Был ли в твоей жизни хотя бы один день, когда ты не сомневался в своем выборе? Скажи честно, что был хотя бы один, и я тебя отпущу. Не стану больше просить.

Она все держала его за руку, слегка поглаживая его ладонь пальцами. Она была так красива. И так одинока. И так голодна. Брайс глубоко вздохнул и раскрыл объятия, а когда она прильнула к его груди, обвил руками ее плечи, зарываясь губами в волосы цвета меда.

– Ты думаешь, что любил только Серену, но это не так, – прошептала она. – Мы были любовниками с того мгновения, как я впервые коснулась тебя через меллирон. Мы повенчались с тобой в тот день. Не бросай меня. Я без тебя умру.

Брайс взял ее лицо в ладони и заставил поднять голову. Она смотрела на него широко распахнутыми, залитыми чернотой глазами. Губы тоже были черны, как пепел, но ни одни губы никогда не звали его так маняще. Он наклонил голову, чтобы поцеловать их – в последний раз.

И в этот миг ощутил ростки. Ростки оскверненного сельфрилла, тянущиеся из ее пальцев и прорастающие в его спину.

– Не покидай меня, – попросила Тьма, и Брайс, наклонившись, поцеловал ее в лоб.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Ты лучшее, что со мной когда-либо случалось. Прощай.

И, отняв руки от ее плеч, коснулся пятна Света за своей спиной.

…Это действительно был свет, пробивавшийся сквозь сомкнутые ветви. Мягкий и тихий, ложился на лицо и гладил его, как мать. Так, как никогда не гладила мать. Брайс понял, что никогда уже не узнает, кем была Илиамэль на самом деле. Что было истиной, что – играми и клеветой Тьмы, а что – его собственными мечтами.

Но это не имело больше никакого значения, потому что все осталось позади.

Он сел, ощущая чужое присутствие рядом – мощное, безграничное, но не подавляющее, а, скорее, оберегающее. Это было присутствие того самого существа – или сущности, – которое звало его, пока он брел по растрескавшейся дороге в логове Тьмы, внутри собственного разума. Именно это существо так требовательно призывало его, что он не мог отказаться, не посмел отказаться. Брайс с удивлением подумал, что в мире существуют силы, намного превосходящие Тьму, но по каким-то причинам не желающие проявить себя, чтобы дать ей отпор. Словно это вовсе не их дело. Люди пробуждают Тьму и позволяют ей себя пожирать, значит, это дело людей.

И тем не менее для Брайса эта… сущность решила сделать исключение.

Брайс коснулся яркой зеленой травы, на которой только что лежал, а теперь сидел, и она кольнула кончики его пальцев. На обеих руках… Он поднял ладони к лицу, неверяще глядя на свои руки. Целые руки: десять пальцев, десять ногтей, все фаланги там, где им и положено быть.

Кончики пальцев, которых он лишился, сражаясь с источником Тьмы под Бергмаром, отросли заново.

Он схватился за лицо, недоверчиво ощупывая кожу там, где еще недавно бугрились шрамы. Шрамы тоже исчезли. Но главным было не это – а то, что изменилось внутри.

Внутри у Брайса стояла тишина.

Брайс закрыл лицо руками – целое лицо целыми руками, о, Светлые боги, – и сидел так какое-то время, медленно раскачиваясь вперед-назад.