Джей Кристофф - Неночь [litres]

– Что думаете? – прошепелявила Мариэль. – Дивно тонкие кости. Редкую красотку могла б я воссоздать.

– Думаю, пока хватит и легкого вмешательства. Лучше не погружаться глубоко слишком быстро.

– Она яко грудь растеряла.

– Делайте все, что в ваших силах, великая ткачиха. Уверена, результат будет виртуозным, как всегда.

– Как изволите.

Мия услышала хруст костяшек. Хлюпкий вдох. Часто заморгала, чтобы привыкнуть к яркому свету, в котором плавали силуэты. Ее сердце колотилось, Мистер Добряк не успевал поглощать нарастающий ужас. Беспомощная. Связанная. Прижатая к камню, как шмат мяса к мясницкой дощечке.

«Ты боролась, чтобы попасть сюда, – сказала себе Мия. – Каждую неночь и перемену на протяжении шести лет. Шести гребаных лет. Подумай о Скаеве. Дуомо. Реме. Мертвые у твоих ног. Каждый твой шаг – это шаг по направлению к ним. Каждая капля пота. Каждая капля кр…»

Ласковые руки погладили ее по лбу. Аалея зашептала на ухо:

– Будет больно, дорогая. Но не теряй веру. Ткачиха знает свою работу.

– Больно? – выпалила Мия. – Вы ничего не говорили о…

Боль. Изысканная, испепеляющая боль. Над ней затанцевали уродливые руки, пальцы двигались так, будто ткачиха играла симфонию на струнах из ее плоти. Мия чувствовала, как ее лицо подергивается волнами, кожа стекает, будто воск горящей свечи. Девушка сцепила зубы, подавила крик. Слезы застилали глаза. Сердце выпрыгивало из груди. Мистер Добряк набухал и колыхался, тени в комнате содрогались. Когда боль запылала сильнее, со стен попадали маски, и где-то в этой обжигающей, царапающей черноте кто-то взял ее за руку и крепко сжал, обещая, что все будет хорошо.

– … Держись за меня, Мия …

Но боль…

– … Держись, я с тобой …

О Дочери, как же больно…

Это длилось целую вечность. Боль ослабевала лишь для того, чтобы она могла отдышаться, страшась момента, когда все начнется заново. Ни разу за все эти бесконечные минуты Мариэль к ней не прикоснулась , и все же Мия чувствовала руки женщины повсюду. Они раздвигали ее кожу, выворачивали плоть. По тающим щекам бежали слезы. И когда руки Мариэль опустились ниже, к груди и животу Мии, она не выдержала. Крик проскользнул сквозь зубы и поднялся выше, выше к горящей тьме над ее головой, затягивая в милостивую черноту, где она ничего не чувствовала. Ничего не знала. И была ничем.

– … Я не отпущу тебя …

Совсем ничем.

Она не стала красавицей.

После, сидя в своей комнате, Мия поняла, что ткачиха не сделала ей такого подарка. Она не стала ожившей статуей, как Аалея. Не стала той, ради кого генерал собрал бы армию, герой одолел бы бога или демона, а страна объявила бы войну. Но, глядя на себя в зеркало на комоде, Мия была зачарована. Проводила пальцами по щекам, носу и губам. Ее руки до сих пор дрожали.

Мистер Добряк сыто наблюдал за ней с подушек после щедрого пира из ее страха. Мия очнулась в своей кровати и обнаружила его рядом, уставившегося своими не-глазами. Шахида Аалеи нигде не было, хотя Мия по-прежнему слышала аромат ее духов.

Усевшись перед зеркалом, она ожидала увидеть в нем незнакомку. Но, всматриваясь в свое лицо на поверхности полированного серебра, она поняла, что все равно осталась собой. Темные глаза, лицо в форме сердечка, губки бантиком, все при ней. Но каким-то образом Мия стала… симпатичной. Не настолько, чтобы это граничило с красотой. Обыкновенная миловидность, которая встречается сплошь и рядом. Та, которую можно заметить, проходя мимо, и тут же забыть.

Казалось, будто пазлу ее лица наконец вернули недостающий кусочек. Изменения были мелкими, но почему-то обеспечили существенную разницу. Губы стали более пухлыми. Нос выпрямлен. Кожа – нежная, как сливки. Синяки под глазами исчезли, а сами глаза стали будто бы немного больше. Кстати, об этом…

Мия заглянула в вырез одежды и уставилась на место, где раньше не было груди.

– Дочери, – пробормотала она. – Это что-то новенькое…

– … Надеюсь, ты заметила, как я вежливо воздержался от замечаний …

Мия покосилась на не-кота, расположившегося на зеркальной раме над ней.

– Твоя сдержанность заслуживает восхищения.

– … На самом деле я просто не придумал ничего остроумного …

– Слава Пасти за эту небольшую милость.

– … Или за ощутимо увеличенную. В твоем случае …

Мия закатила глаза.

– … Мы оба знали, что это долго не продлится …

Девушка вернулась взглядом к отражению. Встретилась с глазами своего нового лица. По правде говоря, она думала, что будет чувствовать себя странно. Лишенной чего-то – личности, сущности, индивидуальности. Может, даже оскверненной в каком-то смысле? Но это по-прежнему было ее лицо. Ее плоть. Ее тело. И когда Мия пожала плечами, девушка в зеркале повторила движение. Так было всегда. И так будет всегда.

Стоило признать.

Ткачиха знала свою работу.

Когда Мия проснулась, Наив уже ждала ее за дверью. Увидев ее новый облик, женщина округлила глаза. Мия услышала тихое шипение сквозь изувеченные губы и замешкалась, не зная, что сказать. Наконец она произнесла:

– Доброй перемены тебе, Наив.

– Наив пришла сказать… Наив уходит.

Мия часто заморгала.

– Уходишь? Куда?

– В Последнюю Надежду. Затем в город Кассина на южном побережье. Наив долго будет отсутствовать. Она должна быть внимательной, пока Наив не вернется. Заботиться о себе. Быть сильной. И осторожной.

Мия кивнула.

– Буду. Спасибо.

– Идем. Наив проведет ее на завтрак.

Пока они шли по извивающимся коридорам к Небесному алтарю, Мия вдруг осознала, что почти ничего не знает об этой женщине. Наив, похоже, не шутила, когда давала кровную клятву, но Мия не до конца понимала, насколько ей можно доверять. Хотя женщина не проронила ни слова об этом, призрак нового лица Мии висел между ними, как преграда. На языке девушки танцевал вопрос, требуя, чтобы она его озвучила. Когда они дошли до Зала Надгробных Речей и гигантской статуи богини, нависающей над ними с мечом и весами в руках, Мия наконец позволила ему сорваться с уст.

– Как ты можешь это терпеть, Наив? – спросила она.

Наив резко остановилась. Посмотрела на Мию холодными черными глазами.

– Что терпеть?

– Я поняла, что ты имела в виду в пустыне. Когда я спросила, что тебя так изувечило. Ты ответила: «Любовь. Только любовь». – Девушка посмотрела Наив в глаза. – Ты любила Адоная.

– Не любила, – ответила женщина. – Любит .

– И Адонай любит тебя?

– …Возможно, когда-то.

– Так Мариэль изуродовала твое лицо, потому что ревновала к тебе брата? – недоверчиво спросила Мия. – Что сказала Достопочтенная Мать?

– Ничего, – Наив пожала плечами и продолжила движение. – Десниц у нее в избытке. Колдунов же – не особо.