Клайв Стейплз Льюис - Космическая трилогия [litres]

Пробка наконец-то выскочила из бутылки с приятным сердцу хлопком.

– Скажите, когда хватит, – предупредил Дивайн, и Рэнсом торопливо подставил бокал. – Все равно я чувствую, что есть какой-то подвох… Неужто и впрямь никто не знает ни где вы есть, ни когда вернетесь домой?

Рэнсом молча кивнул. Дивайн, взявшись за сифон, неожиданно чертыхнулся.

– Боюсь, он пустой… Вы не против, если я долью вам обычной воды? Только придется сходить на кухню. Сколько вам?

– До краев, пожалуйста, – попросил Рэнсом.

Через пару минут тот вернулся и протянул вожделенный напиток. Наполовину опорожнив его одним глотком и с довольным вздохом уронив голову на спинку кресла, Рэнсом заметил: мол, бог с ним самим, с его манерой проводить отпуск – нынешнее пристанище Дивайна тоже вызывает немало вопросов.

– Верно, – кивнул тот. – Но знай вы Уэстона, поняли бы, что проще согласиться и поехать, куда ему заблагорассудится, нежели спорить. Мой коллега тот еще упрямец…

– Коллега? – удивился Рэнсом.

– В некотором смысле да.

Дивайн покосился на дверь, придвинул кресло поближе к Рэнсому и заговорил доверительным тоном:

– В своем деле он мастак. Строго между нами: я вкладываю деньги в кое-какие его исследования. Все совершенно законно – мы трудимся ради прогресса и на благо человечества. Тем не менее оформить патент не мешает…

Дивайн все говорил и говорил, а с Рэнсомом происходило нечто странное. Сперва ему показалось, что тот несет полную чепуху. Мол, «все давно поставлено на колеса, но в Лондоне особо не развернешься»… И вдруг Рэнсом понял: он не разбирает слов Дивайна, потому что вовсе их не слышит! Ничего удивительного – ведь и сам Дивайн вдруг удалился на целую милю, хотя Рэнсом по-прежнему видел его лицо, словно бы в перевернутый телескоп. Тот сидел в своем крошечном кресле и смотрел на бывшего однокашника каким-то новым взглядом: пристальным и очень неприятным. Рэнсом хотел было встать, но руки и ноги не слушались. Конечности словно примотали к креслу – мягкому и удобному – бинтами, а голову зажали в тиски, упругие, но жесткие. Страшно не было, хотя он понимал, что надо бы испугаться. Затем и комната понемногу померкла в глазах.

Рэнсом так и не понял, было ли его видение всего лишь сном или оно предвещало грядущие события. Он, Уэстон и Дивайн очутились вдруг в крохотном саду, окруженном стеной. Здесь ярко светило солнце, хотя снаружи все было окутано тьмой. Они решили перелезть через стену, Уэстон велел его подсадить. Рэнсом все повторял, что лучше бы им остаться, слишком уж там темно, однако его не слушали. В итоге Рэнсом вскарабкался на стену последним и уселся верхом, подвернув полы пиджака, чтобы не пораниться о битое стекло. Те двое уже спустились во тьму, но прежде чем он успел последовать за ними, в стене вдруг отворилась незамеченная прежде дверца, и какие-то странные на вид люди вернули Дивайна с Уэстоном в сад, а потом и сами исчезли, захлопнув за собой дверь. А Рэнсом вдруг понял, что не может слезть. Он даже не испугался, только сидеть было неудобно, потому что правой ноге оказалось слишком темно, а левой – чересчур светло. «Еще немного стемнеет, и нога совсем отвалится, – сказал он вслух, посмотрел наружу и спросил: – Вы кто такие?» А те странные люди, которые, видимо, никуда не ушли, отозвались эхом: «Кийе… кийе… кийе?»…

Постепенно Рэнсом осознал, что нога онемела вовсе не от темноты и холода, просто он ее отсидел. Он находился все в той же комнате. Рядом шел разговор, продолжавшийся, очевидно, уже давно. В голове прояснилось, Рэнсом понял, что его то ли опоили, то ли загипнотизировали, а теперь понемногу транс спадал.

Он прислушался, старясь не выдать себя лишним движением.

– До чего мне все это надоело, Уэстон! – возмущался Дивайн. – На кону мои деньги! Говорю вам, он годится не хуже парнишки. Даже лучше. Только он вот-вот придет в себя. Давайте немедленно перенесем его на борт. Надо было сразу…

– Парень был идеальным подопытным, – бурчал Уэстон. – Для человечества он бесполезен, только новых идиотов наплодит. В цивилизованном обществе его сразу отправили бы в государственную лабораторию для опытов.

– Ничуть не спорю. Но в Англии его пропажей заинтересуется Скотланд-Ярд. А этого прилипалы еще долго не хватятся, да и потом никто не узнает, где и когда именно он исчез. Путешествует в одиночестве. Адреса нет. Родни нет. Да и вообще сам виноват, что сунул нос не свое дело!

– Не по душе мне это. В конце концов, он человек. Дурак – тот все равно что… подопытный образец. А этот – личность, хоть и весьма бесполезная. Впрочем, мы и сами рискуем жизнью. Ради великой цели можно и…

– Ох, умоляю, только не начинайте! У нас нет на это времени.

– Возможно, он согласился бы, сумей осмыслить всю важность нашей затеи, – торжественно подытожил Уэстон.

– Берите его за ноги, а я – за голову, – велел Дивайн.

– Если он и впрямь скоро придет в себя, надо бы добавить еще одну дозу, – заметил Уэстон. – До рассвета все равно не начнем. Что хорошего, если он три часа будет буянить на борту? Пусть лучше уже в пути проснется.

– Верно. Приглядите пока за ним, я схожу наверх за препаратом.

Дивайн вышел. Рэнсом приоткрыл веки и увидел стоящего рядом с ним Уэстона. Он не знал, готово ли слушаться тело; приходилось рисковать. Едва Дивайн закрыл за собой дверь, как Рэнсом, собрав силы, пнул Уэстона в кресло, вскочил и ринулся в прихожую. От слабости ноги подгибались, он рухнул на пол, но от ужаса нашел силы подняться, нащупал дверь и принялся дергать засовы. Однако руки тряслись, и в темноте ничего не было видно. Не успел он отпереть один замок, как сзади по голому полу прогремели шаги. Рэнсома схватили за плечи и ноги. Он забился и завертелся, заорал во всю глотку, тщетно надеясь на чью-нибудь помощь. В одно дивное мгновение дверь вдруг распахнулась, и свежий ночной ветер дунул в мокрое от пота лицо; Рэнсом, торжествуя, увидел звезды и даже свой собственный рюкзак на крыльце. А потом на голову обрушился сокрушительный удар, сознание померкло, и напоследок он почувствовал, как его втаскивают обратно в темный коридор, а дверь с треском захлопывается.

Очнулся Рэнсом в незнакомой темной комнате. Ужасно болела голова, от слабости он едва мог шевельнуть рукой, поэтому не сразу осознал, где находится. Утерев со лба обильный пот, он понял, что в помещении, чем бы оно ни было, на удивление жарко. Он сбросил с себя простыню и потрогал стену справа от кровати – не просто теплая, а горячая! Левой же рукой Рэнсом нашарил лишь пустоту, причем там воздух был более прохладным; вероятно, жар шел от стены.

Он ощупал лицо – под левым глазом обнаружился большущий отек. Тут же вспомнилась драка с Уэстоном и Дивайном. Рэнсом огляделся. Сверху проникал слабый свет: в темноте были видны руки. Над самой головой через окошко был виден квадрат ночного неба, так густо усеянного звездами, словно там, снаружи, стояла морозная ночь. Звезды точно бились в агонии или мучительном наслаждении – так ярко они пульсировали; их россыпь, бессчетная, разбросанная в непроглядной черноте, притягивала взгляд, волновала, тревожила… Рэнсом испуганно подскочил на кровати. Голову пронзило болью, и он вспомнил об отраве, которой его опоили. Все ясно: должно быть, наркотик каким-то образом воздействовал на зрачки, поэтому-то небо и кажется неестественно светлым. Однако тут в самом уголке окошка показалось слабое зарево, как будто из-за горизонта выползало миниатюрное бледное солнце. Спустя несколько минут в окно вполз шарик полной луны. Рэнсом в недоумении застыл. Никогда еще он не видел луну столь огромной и ослепительно-белой. «Как футбольный мяч прямиком за стеклом, – подумалось ему, и тут же: – Нет, еще больше!» Да, с глазами точно творится нечто странное: луна просто не бывает такой крупной.