Григорий Шаргородский - Чужая месть

Похоже, книгу составлял именно тот, кого утомили расспросы дилетантов, или просто профессионал своего дела по просьбе подобных бедолаг. На страницах пухлого, но компактного томика была изложена вся история воздухоплавания империи. Начали они, как и в моем мире, с водорода, но трагедия, постигшая цепеллин «Гинденбург», здесь случилась намного раньше. Отрасль едва не умерла, но в Новгородской академии был создан артефакт, способный выделять гелий из природного и нефтяного газов. Так дирижаблестроение получило новый толчок, причем настолько сильный, что вполне могли пострадать самолеты. О них я пока ничего не слышал.

Двигались воздушные гиганты с помощью винтов на паровой тяге. Котлы, так же как в паровозах и паромобилях, работали на термальном реагенте, что сильно увеличивало полезную нагрузку корабля.

Кроме основной книги, на полке я нашел и брошюрку, где были описаны все дирижабли, построенные на данный момент. Наш назывался «Стремительный» и был приписан к министерству иностранных дел. Из-за спешки и волнения подробно рассмотреть воздушное судно мне удалось только на иллюстрации. Сейчас я находился в кают-компании прямо над боевой рубкой, которая выдвигалась перед корпусом как нос у дельфина. Верх этого застекленного «носа» я видел, когда наклонялся над перилами смотровой площадки. Вооружен «Стремительный» двумя тридцатисемимиллиметровыми пушками, размещенными на носу и корме гондолы, а также пятью пулеметами, два из которых находились в гнездах прямо на куполе оболочки.

Увы, полазить по служебным помещениям гондолы мне не разрешили, так что пришлось довольствоваться видами со смотровой площадки, изучением справочника и беседами с князем. Чем ближе мы подлетали к Омску, тем отстраненнее становился генерал-губернатор. Я делал вид, что так и нужно, да и вообще не особо радовался минутной слабости старика. Как бы впоследствии мне не пришлось пожалеть о ней.

Триста с хвостиком километров до Омска мы преодолели за неполных три часа, что по местным меркам было запредельной скоростью. С высоты птичьего полета Омск выглядел великолепно. Плавный изгиб Иртыша с вкраплениями островков и отмелей. Озорная Омь, которая, поднырнув под каменным мостом, нежно вливалась в более полноводный поток. Стройные ряды особняков, чопорных как купеческое собрание первой гильдии. За ними виднелся городской парк и железнодорожный вокзал. Справа проплывали крыши кожевенной мануфактуры и окружавших ее складов. Именно там мы с Евсеем брали профессора Нартова, и там же мне пришлось делать сложный выбор – мучительная неволя для друга и наставника или десятки девичьих жизней, которые заберет безумный ученый, если останется на свободе. Был еще вариант с пулей в голову, но я не смог.

Когда вдали показался шпиль Омского университета, где преподавал профессор, мое настроение окончательно испортилось. Да, город остался по-прежнему прекрасен, но в моих глазах его краски как-то выцвели. Так что я вернулся в кают-компанию.

Как оказалось, в Омске была своя причальная мачта для дирижаблей, но только одна, а сейчас город посетили сразу три небесных корабля. Чуть в сторонке, удерживая среднюю высоту, как борцы сумо, друг напротив друга застыли два гиганта. Один был очень похож на «Стремительного», только раза в три больше. Я насчитал как минимум шесть артиллерийских спарок и десятка два пулеметов в гондоле и по периметру оболочки. Второй выглядел очень колоритно – размером примерно со старшего брата нашего корабля, да и вооружен не хуже. Отличия конечно же были – оболочка чуть у́же, зато длиннее, а прилипшая к баллону гондола украшена в восточном стиле, с драконами по бортам. Также огромное изображение китайского дракона несколько раз обвивало жесткую оболочку с газом.

«Стремительный» причалил к остававшейся свободной мачте, так что мы спускались не в странной корзине для белья, а на нормальном лифте. Ну, если скрипучую коробку с паровым приводом можно назвать нормальным лифтом.

У вышки нас встречала чиновничья свита генерал-губернатора, который опять обрел силу и стремительность движений. На его лице застыло властное и монументальное выражение. Если все это, конечно, не маска. Меня тут же оттерли в сторону, но один из адъютантов остался рядом.

– Игнат Дормидонтович, нам к служебному мобилю, – указал он на скромный паромобиль, стоявший третьим в кортеже из девяти единиц транспортных средств.

Чем дальше адъютант отходил от генерала, тем более человечным и менее роботизированным становился.

– Благодарствую за заботу, Андрей Федорович, а то меня едва не затоптали.

– Выслуживаются, – криво ухмыльнувшись, тихо сказал адъютант, – когда великая княжна изволили гневаться на Петра Александровича, так все разбежались, словно прусаки по щелям. А вот теперь повыползали.

Ага, похоже, разговор по душам с князем не остался незамеченным, и меня приняли в ближний круг его свиты. Вроде и не стремлюсь выслуживаться, но поди ж ты, приятно.

Пока князь на ходу раздавал перцовые пряники и усаживался в паромобиль, нам пришлось немного поскучать. Затем мы наконец-то поехали.

Двигались быстро и через двадцать минут оказались у черного входа в Белый дворец, который в народе называли «Торопыжка». Появилось это здание, когда купцы первой гильдии торговой палаты Омска узнали, что их город собирается посетить Федор Второй – батюшка нынешнего царя. Денег у купцов было много, а достойных принять царя зданий, по мнению тех же купцов, не было вовсе. Вот они и скинулись, желая пустить пыль в глаза всему свету. За дело взялся лучший подрядчик города, но из-за постоянных пинков заказчиков что-то пошло не так. Царя с горем пополам приняли, но на то, чтобы здание после этого не развалилось, пришлось потратить втрое больше средств, чем на его постройку. В конечном итоге дворец все же был доведен до ума, и сейчас в нем останавливались самые дорогие гости Омска, для которых посещать гостиницы было не комильфо, как и подселяться к кому-то из дворянского собрания.

У черного входа в дом навытяжку застыли полицмейстер Омска Рогов и старший следователь Тарасов со сворой подчиненных. Своего коллегу – престарелого видока – я нигде не видел. Лица встречающих иллюстрировали полярное отношение ко мне полицейских Омска. Полицмейстер обжег злобным взглядом, а Анастас Денисович улыбнулся уголками рта. У нас со старшим следователем возникла взаимная симпатия еще со времен охоты на Мясника – маньяка, за зловещим прозвищем которого властям удалось скрыть от общественности профессора Нартова и его жуткие эксперименты.

Князь прошел в открытую дверь, даже не удостоив взглядом никого из встречающих. Я, как положено, отдал честь, на что полицмейстер вынужден был ответить тем же. Затем он шмыгнул за князем. Теперь мы со старшим следователем могли перекинуться парой слов.