Александр Рудазов - Яцхен: Три глаза и шесть рук. Шестирукий резидент. Демоны в Ватикане. Сын архидемона [litres]

А потом Щученко заорал благим матом. В буквальном смысле – такую витиеватую матерщину я в жизни слышал только раз, от нашего боцмана Кирюхина. Тот был мастер по этой части…

– Что за дела, товарищ полковник? – осведомился я, поднимаясь по лестнице. – Случилось что, или просто глотку разминаете?

– Товарищ Бритва?!! – озверело уставился на меня Щученко. – Товарищ Бритва, немедленно, значить, объясните мне, шо здесь творится, и куда вы меня затащили!!! Шо это за мерзостное место, лишенное всех благ человечества в виде коммунизма?!!

– А?

– Нет, вы только гляньте, вы гляньте, шо творится! – возопил полковник, тыча пальцем-сарделькой в экран. – Шо це за хмырь, а?!

– Полковник, а вот на президента наезжать не надо! – возмутился я. – Он вам не хмырь! Я за него голосовал, между прочим!

– Я тебя спрашиваю, шо здесь творится! – возмущенно заорал в ответ Щученко. – Це хто?! А це хто?! А це шо такое?! Шо це за капиталистический разврать и беспорядок?! Куда девался товарищ Саулов?! Почему на телевидении одни [цензура]?!

– Ну не только… – не согласился я.

Полковник в ответ нажал кнопку пульта. На экране появился Боря Моисеев.

– Подумаешь, всего один…

Полковник переключил на другой канал. Там выступал Сережа Пенкин.

– Ну два…

На MTV пел Илюша Лагутенко.

– А он вообще натурал, просто голос такой… нестандартный…

На Муз-ТВ разорялся Андрюша Данилко.

– Шо ж деется?! – возопил полковник, печально глядя на этого украинского хлопца с воздушными шариками за пазухой. – Я ж в эту Верочку прямо влюбился… а она вовсе даже не она, а значить, он!!! [цензура] поганый!!!

– Какое разочарование… – посочувствовал я.

– А це шо?! – переключал дальше полковник.

Трансляция из Думы взбесила его не на шутку. Американские мультики про каких-то мышей вызвали хриплые стоны. Реклама привела к испачканному экрану – полковник начал в него плеваться. А потом мы попали на выступление Радзинского… и это стало финалом. Известный историк рассказывал о Иосифе Виссарионовиче. Щученко слушал несколько минут, побагровев так, что стал копией Синьора Помидора, а потом швырнул в телевизор бюст Лаврентия Павловича. Кинескоп раскололся, заискрился, задымился, а потом затих. Лицо Радзинского сменилось лицом Берии.

Полковника эти дорогие сердцу черты слегка успокоили.

– Разврат! Капитализм! Поругание святых, значить, имен! – возмущался бравый особист. – Усех расстрелять немедленно! Эх, а ведь правы были, значить, народные дурманщики попы – есть ад на свете! Воть он, прямо здеся!

– Нет, батенька, настоящего Ада вы пока еще не видели… – хмыкнул я.

Я-то сам уже был в Аду – именно так, с большой буквы. Потому что в данном случае это не просто собирательное понятие, а название измерения, имя собственное. Точно так же есть просто рай, а есть Рай. А еще есть земля, а есть Земля. Ну, в общем, понятно, что я имею в виду. Щученко минут десять что-то решительно черкал в блокноте, разбрызгивая во все стороны чернила, смешанные с собственным потом. А потом протянул его мне, сопроводив ультимативным кивком.

Это оказался список. Список недостатков, замеченных им на нашем российском телевидении. И предложения, как эти недостатки лучше устранить. Весьма радикальные предложения.

К примеру, всех представителей секс-меньшинств и тех, кто имеет несчастье быть на них похожим, предлагалось расстрелять или отправить в тайгу валить деревья. На их собственное усмотрение. «Тату» – санитарками в лагерную санчасть. Всех «подражателей буржуазному Западу» – опять-таки на лесозаготовки. В частности, подавляющую часть поп-, рок- и рэп-певцов. Список возглавляли Децл и Кипелов. И если первый мне по большему счету безразличен, то за второго я обиделся… Несладко пришлось эстрадникам, которые просто не угодили высоким эстетическим требованиям полковника Щученко. К примеру Шнур был обвинен в страшном преступлении – отсутствии голоса и слуха.

Хотя тут я с полковником отчасти даже согласен. Орать одну и ту же строчку, не попадая в такт – еще не означает петь. Помню, как я слушал бесконечное и крайне немузыкальное «Зуу-у-уб залато-о-ой!», и до самого конца надеялся, что он все-таки перепрыгнет через эти два слова… Так и не перепрыгнул.

Но ведь кто-то слушает, и кому-то даже нравится. Значит, это кому-то нужно.

Знать бы, правда, кому…

«Виагре», «Блестящим», «Фабрике», «Сливкам» и прочим приятно выглядящим женским коллективам повезло больше. Их полковник предложил отстранить от эстрады, но строго не наказывать. Отдать на перевоспитание ответственным товарищам – в секретарши. Пусть к труду приучаются. Беленькую из «Виагры» он даже присмотрел лично для себя.

Ведущих разных передач Щученко тоже не пощадил. Правда, были и исключения. Дроздову, например, он очень обрадовался – его родной мир, опережающий наш на десять лет, пару месяцев назад проводил великого натуралиста в последний путь. Генсек Саулов лично зачитал в прямом эфире некролог.

Щученко даже предложил переправить нашего Дроздова к ним, а то советским гражданам его очень не хватает.

Но так тепло он отозвался далеко не обо всех. Галкина, например, потребовал немедленно прибить чем-нибудь тяжелым, чтоб не соблазнял трудящихся своим проклятым миллионерством. Всех диджеев MTV – в прорубь. Радзинского – к ним в КГБ. И бить тяжелыми берцами, пока не запомнит, гадина, что про Сталина с Берией всякие пакости рассказывать нельзя! А потом, конечно, расстрелять.

А уж как досталось политикам! Это просто кошмар. Щученко не пожалел никого… ну, почти. Один человек на нашем политическом Олимпе ему все-таки понравился – товарищ Шандыбин. Вызвал горячую симпатию.

А вот Зюганов – только презрение и обвинение в оппортунизме и полумерщине. Что означает это последнее, я так и не понял.

Хорошо хоть Путина после моих угроз трогать не посмел. Даже неохотно признал, что данный товарищ, в принципе, может возглавить какое-нибудь ведомство.

При этом опасливо посматривал на мои когти.

– Замечательный пакет предложений, – поздравил его я, отдавая обратно блокнот. – При случае обязательно передайте по назначению.

– Это, значить, куда? – заинтересовался Щученко.

– А вот как выйдете из кладбищенских ворот, так повернете налево, и там увидите такую железную коробку. Туда и суйте.

– Почтовый ящик?

– Нет, урна.

Я весело заржал, глядя на нахмуренные брови полковника. Тот начал медленно сжимать кулаки, ужасно недовольный, что его ценными указаниями так нагло пренебрегают. И даже советуют поступить с ними таким преступным образом!

Прежде чем он успел что-нибудь сказать, я уже вышел наружу. Тени от деревьев и могильных плит сильно удлинились, солнце клонилось к закату, и я потянулся, расправляя крылья и руки. Меня ждала работа.