Виктория Шваб - Сотворение света [litres]

– Я сожалею о смерти твоей матери, – сказала Кора, и самое отвратительное было то, что ее голос звучал вполне искренне. Он подумал о вечере, который они провели вместе, о том, как ее присутствие скрасило его одиночество… Ему тогда было приятно ее присутствие, и осознание, что она – всего лишь юная девушка, вчерашний ребенок, играющий в игру, которую не понимает до конца. Теперь Рай видел, что вся ее деланная невинность была только маской. Если он мог сразу это разглядеть… Если бы, если бы…

– Но зачем ты это сделала? – спросил он, и решимость его уже начинала колебаться. Кора склонила голову на плечо, этим движением напомнив сокола.

– Я – шестая из семи детей в королевской семье. Какое будущее мне уготовано? В каком мире я смогу править?

– Ты могла бы распланировать убийства собственных родственников вместо моих.

Кора наклонилась вперед, прижимая ангельское личико к решетке.

– Об этом я тоже думала. Может, однажды я так и поступлю.

– Нет, у тебя не будет шанса, – Рай отвернулся, чтобы уйти. – Потому что ты никогда не покинешь этой тюрьмы.

– Мы с тобой похожи, – тихо сказала она.

– Нет, совершенно нет, – выплюнул Рай.

– Во мне тоже почти нет магии, – продолжала девушка. – Но мы оба знаем, что есть и другие виды силы, другие орудия. – Рай чуть замедлил шаг. – Например, соблазнение, хитрость, совращение, хитрое планирование.

– И убийство? – он резко повернулся.

– Приходится пользоваться тем оружием, которое нам доступно. А если что-то недоступно, добиваться его. Мы действительно очень похожи с тобой, – настаивала Кора, сжимая руками решетки. – Мы хотим одного и того же – казаться сильными. Единственная разница между нами – это количество родственников на наших путях к трону.

– Это не единственная разница, Кора.

– Скажи, тебя не сводит с ума осознание, что ты всегда будешь слабейшим?

Рай подошел к камере, накрыл ладони девушки своими, пригвоздив их к железным прутьям.

– Я жив, потому что мой брат силен, – холодно сказал он. – А ты жива только потому, что твой брат мертв.

Осарон сидел на троне и ждал.

Ждал, когда падет дворец соперника.

Ждал, когда вернутся его подданные.

Ждал вести о победе.

Да хоть какой-нибудь вести, в конце концов.

Тысячи голосов шептали у него в голове – убежденных, умоляющих, плачущих, раболепствующих, торжествующих – и вдруг за единый миг все они разом умолкли.

Он напрягся и потянул разом за все связующие нити, но ни одна не отозвалась.

Никто не пришел.

Не могли же они все одновременно погибнуть, колотясь о стены дворца! Или одновременно ускользнуть из-под его власти, из его воли.

Он ждал, спрашивая себя, не является ли это молчание какой-то хитростью, уловкой, но наконец оно так затянулось, что Осарон встал. Собственные мысли казались ему нестерпимо громкими, рождали эхо.

Король теней подошел к дверям своего дворца, и темное дерево полов рассеивалось перед ним, как дым, а потом снова собиралось и обретало форму за его спиной. Мир расступался перед ним, как и положено перед богом.

На фоне неба возвышался дворец его соперника – всё такой же плотный, его защита была потрепана штурмом, но не разрушена.

Вокруг дворца – на ступенях, возле стен, на берегах – Осарон увидел тела своих марионеток, сорвавшихся с нитей.

Они лежали повсюду, сотни, тысячи… И все были мертвы.

Нет, не мертвы… Но и не полностью живы.

Несмотря на холод, каждое тело было окружено облачком тусклого света. Осарон видел их жизненную энергию, слышал стук сердец – такой тихий, что он почти не нарушал тишину.

Эта тишина, оглушительное ужасное безмолвие, так напоминала Осарону его собственный мир, где угасла последняя жизнь, а все, что осталось – это обрывки силы, потускневшее серебро магии, которая некогда принадлежала ему. Он, помнится, много дней ходил по руинам своего мира и смотрел, как у него на глазах остатки энергии темнеют, и наконец он ослаб, потерял способность двигаться, делать хоть что-либо, кроме как продолжать свое бессмертное существование, тихо и упрямо биться, как сердца в этих спящих телах.

«Просыпайтесь», приказал он своим подданным.

Ни один не шевельнулся.

«Вставайте!» – яростно крикнул, обращаясь к их разуму, к самой сердцевине их существа, натягивая все до единой нити, дотянувшись до отдаленных уголков их памяти, снов, проникая в кости.

И все же никто не шелохнулся.

Один из его слуг лежал, свернувшись, у самых ног своего бога, и Осарон наклонился, коснулся его груди, проник пальцами в плоть и сомкнул пальцы вокруг сердца.

«Вставай», приказал он. Спящий не двинулся. Осарон сжал руку в кулак, все больше и больше себя переливая в эту оболочку, пока она попросту не распалась под его напором. Бесполезная тварь. Бесполезная. Как и все они.

Король теней выпрямился, и порыв ветра унес пепел сожженного тела, когда он повернулся к дворцу соперника. К жилищу этого лишнего короля. Нити магии тянулись от башен и шпилей. Значит, это их работа – они украли у него слуг, заставили замолчать его голос.

Впрочем, это не имеет значения.

Им его не остановить.

Осарон вернет себе этот город. И весь этот мир.

И для начала своими руками сравняет с землей этот дворец.

Люди сравнивают любовь с летящей стрелой. Ее полет стремителен и всегда находит цель. Любовь при этом считается чем-то приятным, но Максим однажды был ранен стрелой – и отлично знал, что это такое: ужасная боль.

Он никогда не хотел влюбляться, не хотел знать этой боли, прекрасно обошелся бы без новой стрелы в своей плоти.

А потом он встретил Эмиру.

Долгое время он думал, что стрела сыграла с ним злейшую из шуток: ранила его, а в нее не попала. Она увернулась от выстрела, избежала этой боли, как избегала всего, что ей не нравилось.

Он провел около года в попытках вырезать из сердца шипастый наконечник, пока не осознал, что не хочет этого. Или просто не может. И так провел еще один год – до того, как узнал, что и она тоже ранена.

Это было медленное ухаживание, похожее на растапливание льда голыми руками. Их союз стал союзом жара и холода, равных, но совершенно противоположных друг друг сил, не умевших смягчить самих себя и нашедших ответ друг в друге.

Рана от той стрелы так давно исцелилась, что Максим почти забыл эту ужасную боль…

Но теперь она вернулась во всей полноте.

Он чувствовал эту рану, древко, прошедшее между ребер. Проскрежетавшее по кости, задевшее легкое, так что каждый вздох давался с трудом. Если бы можно было просто вырвать стрелу из тела, положив конец мучениям, пока боль не убила его!

Максим хотел быть со своей женой. Не с ее телом, которое положили в Розовом зале, а с женщиной, которую он любил. Он хотел к Эмире – а вместо этого стоял в зале карты рядом с Сол-ин-Аром, вынужденный зажимать рукой кровоточащую рану, сражаться, несмотря на боль, потому что битва еще не была закончена.