Эми Хармон - Королева и лекарь

На юге террасы неожиданно ныряли на полторы сотни метров, образуя крутой спуск к Такейскому морю – такому соленому, что по его поверхности почти можно было ходить. Янда тысячу лет богатела на добыче и продаже соли северным соседям. Море простиралось и на запад, и на восток, служа естественной общей границей между Яндой и Иноком, и в него же вливалась река Бейл. Кель рассудил, что в утесах и на пляжах вполне могут гнездиться вольгары, хотя питаться такой водой могли очень немногие создания. Такей подходил скорее глубинным тварям, чем птицелюдям.

Они почуяли запах соли, как только ступили на Яндарианскую равнину, тянувшуюся высоко над гладью моря. Разумеется, Сашу это немедленно вдохновило на новый залп вопросов.

– Суша или море?

– Суша. Море слишком изменчиво, – не раздумывая ответил Кель.

– А я люблю море, – вздохнула она.

– Ты его помнишь? – удивился Кель. Квандун был далековато от воды.

Саша кивнула:

– Я помню его так же, как помню, как читать, ходить или дышать.

– Когда-то в Килморде было очень красивое побережье.

– Но теперь нет? – тут же откликнулась Саша с печалью.

– Килморде понадобится время, чтобы снова стать прекрасной.

– Когда-нибудь… – пробормотала Саша, и Кель задумался, видит ли она это будущее – или просто на него надеется.

– Свет или мрак? – спросила она через мгновение как ни в чем не бывало.

– Свет.

Кель не стал развивать мысль, и Саша нахмурилась.

– Так нечестно, капитан. Нужно не только выбрать, но и объяснить свой выбор.

Он вздохнул, хотя ему не пришлось долго раздумывать над ответом.

– На свету все очевидно. Ни теней, ни секретов. Чтобы увидеть, нужно просто вглядеться.

– Как звали твою мать? – продолжила Саша без заминки, и Кель сбился с мысли. Прием был на редкость эффективен: он не соврал еще ни разу.

– Кора. Она прислуживала в отцовском замке. И умерла при моем рождении.

В этих трех простых фразах уместилось все, что он знал о матери. Имя, занятие, кончина. Больше ничего.

Саша склонила голову, окидывая его задумчивым взглядом, и Кель очень постарался не ерзать в седле.

– Птица или зверь? – спросила она, снова меняя тему.

– Мой брат – Перевертыш. Он бы наверняка сказал тебе, что нет ничего лучше неба, но лично меня летать не тянет. Я бы вообще не хотел ни в кого превращаться. Мне и так достаточно борьбы с собой, чтобы вдобавок менять форму.

– Песня или история?

– Я пою, чтобы исцелять, но мне нравится тебя слушать, – грубовато признал Кель. – Нравятся твои истории.

Саша просияла, и Кель невольно задумался, почему так редко пытается ее порадовать.

– Что тебя радует? – вдруг спросил Кель, пытаясь понять, как вызвать эту улыбку, и мгновенно почувствовал себя идиотом. Складывалось впечатление, будто он к ней сватался. От этой мысли он сильнее стиснул поводья, и конь возмущенно всхрапнул.

Саша мельком встретилась с Келем взглядом и снова отвела глаза, залившись краской, будто вопрос ее смутил. А может быть, ее смутил ответ.

Настоящий джентльмен немедленно извинился бы за бестактность, но Кель не был настоящим, да и просто джентльменом. Он не был обучен науке цветистых слов, притворных симпатий и фальшивых сантиментов.

В следующую секунду Саша заговорила тихо, но быстро, словно хотела быть услышанной, но боялась поднять глаза и убедиться в этом.

– Когда ты меня поцеловал, я была… рада. По правде говоря, я еще никогда в жизни так не радовалась. Вообще не испытывала ничего подобного. Думаю… мои губы запомнили бы. Сердце запомнило бы. Я бы очень хотела… снова это испытать.

Сердце Келя рванулось из груди, а голова наполнилась уже знакомой легкостью. Он натянул поводья, и Саша в смятении остановила свою кобылу рядом с Луцианом. Джерик бросил на них озадаченный взгляд.

– Бери людей и двигайся вперед. Саше нужно немного отдохнуть. Мы вас нагоним.

Джерик немедленно скомандовал отряду двигаться дальше, предположив – как Кель и надеялся, – что привал понадобился Саше по личным причинам.

Та никак не оспорила это заявление, хотя нахмурила брови и закусила губу, словно уже жалея о своих словах. Кель дождался, когда последний солдат обогнет рощу акаций, и соскользнул со спины Луциана, не давая себе времени на колебания и раздумья. В ушах шумела кровь, затылок покалывало. Кель подошел к Саше и торопливо стянул ее на землю.

Она пискнула, и он буквально ощутил изумленный изгиб ее губ, когда склонил голову и вжался своим ртом в ее.

На этот раз он не стал закрывать глаза – по крайней мере, вначале. Он хотел воочию убедиться в ее удовольствии, видеть радость, которую вызвал сам. Лошади топтались у них за спинами, загородив от акаций живым треугольником; лимонная трава терлась об ноги, откуда-то издалека доносилось глухое воркование рябка – настоящая палитра чувств и звуков.

Но Кель слышал только ее вздохи, ощущал только сладость ее рта, видел лишь острые кончики ресниц, опущенных в жесте капитуляции. А может быть, это он капитулировал, потому что глаза его покорно закрылись, губы шевельнулись в беззвучной мольбе, надломленное сердце склонилось перед этой женщиной, а грудь затопило неведомым ранее восторгом.

Сашины пальцы гладили его по лицу, а рот тянулся ко рту Келя, – даже когда капитан слегка отстранился, чтобы не упасть. Их дыхание смешивалось двумя горячечными потоками и обжигало раздразненные губы. Кель коснулся Сашиного лба своим, борясь с искушением снова вырвать у нее этот вздох. На какое-то мгновение он даже позволил себе забыть, что не хочет ее.

Наконец он сжал ладонями ее талию и снова подсадил в седло – чтобы, как в омут, не уронить в траву.

– Это… радость, – прошептала Саша. – Кажется, это она.

– Нет. Это удовольствие, – резко ответил Кель и отступил на шаг.

Саша продолжала смотреть на него сверху вниз, словно всем существом впитывая и осмысляя этот немногословный переход к отчужденности.

– Возможно, удовольствие похоже на радость. Но удовольствием можно насытиться, а радостью – нет. Она просто сияет.

Кель отвернулся, почти стыдясь себя, и приготовился забраться на Луциана.

В следующий миг Сашина кобыла сорвалась с места и понесла – без какой-либо явной причины или угрозы.

Саша вскрикнула и покачнулась, но все же удержалась в седле. Она почти распласталась на спине лошади, судорожно пытаясь подобрать поводья. Кель рванулся было следом – слишком медленно.

Он закричал, предупреждая своих людей, и одним движением взлетел на Луциана. Перепуганная кобыла неслась к скалам так, будто увидела гремучую змею. Саша могла лишь беспомощно цепляться за ее гриву; платок развязался и хлестал по ветру, желтое платье развевалось за спиной. Кель пришпорил Луциана, с каждой секундой сокращая расстояние до обезумевшей кобылы. Размер и вес жеребца давали ему фору, но Сашина лошадь казалась неудержимой. Она летела через плато, не разбирая дороги и все вернее приближаясь к обрыву за шапками акаций. Кель попытался ее обогнать, отрезать путь и заставить сменить направление, но та лишь опустила голову и подбавила скорости – если такое вообще было возможно.