Александр Михайловский - Рывок к звездам

Именно в этот момент Зейнал ощутила, как внутри у нее подала первые признаки существования новая жизнь. Ее постельный партнер-хуманс, который как-то незаметно стал постоянным спутником ее ночей, регулярно оставлял в ней свое семя – и вот результат. Пока еще безымянное и бесполое существо (это станет ясно позднее, с момента установления эмоциональной связи) уже укоренилось внутри нее, чтобы в положенный срок появиться на свет, как метис темной эйджел и хуманса. Еще совсем недавно при одной мысли о таком Зейнал сгорела бы со стыда, а теперь она знает, что, как только об этом станет известно, ее тут же окружат неподдельной заботой. Также она знала, что первым, кто придет к ней с изъявлением своей приязни и удовольствия, будет ее постельный партнер, который уже давно предлагал ей, как это называется у хумансов, вступить в законный брак, а она все время отказывалась, потому что по их счету годится в «восемь раз прабабки». А вот теперь, может, и не откажется, потому что у них будет общий ребенок, и вообще ей так приятно, когда этот мускулистый, как чистокровный горх, самец носит ее на руках – такую высокую и легкую, и ласково называет «мой милый чертеночек».

тогда же, орбитальная станция За-о-Дешт-4, пустой таможенный склад.

Бакалавр Маркус де Шак, бывший воин бывшей наемной банды барона де Турневиля

После того как имперские солдаты внушили к себе почтение щедро раздаваемыми пинками и затрещинами, они под угрозой оружия заставили нас снять с себя все снаряжение, включая ботинки и килты. Потом, в таком виде, голых и босых, прикрывающих срам горстями, нас погнали через всю станцию в какое-то пустое помещение, похожее на плац для маршировки. Некоторых наших, которые не хотели идти добровольно, суровые имперцы подгоняли пинками, других, которые были парализованы, несли их же товарищи. Чуть позже туда же в таком же виде пригнали и солдат той турмы, которая стояла в карауле, а вместе с ними привели голого, основательно избитого барона де Турневиля. Господи! Да мы его и узнали-то не сразу – в такую отекшую багрово-сизую маску превратилось его благородное аристократическое лицо и, кроме того, многочисленные кровоподтеки пестрели на груди, спине, предплечьях и бедрах.

Если нас «учили» не всерьез (только для того, чтобы показать, какие мы нехорошие люди) и ни у кого не было серьезных повреждений, то его избивали с полным знанием дела. Потом выяснилось, что наш комит как раз в момент захвата ублажал нашу драгоценную госпожу Деказ и был жестоко бит за то, что для ее защиты попытался схватиться за оружие. Если бы мы там, в коридоре, попробовали сопротивляться, то нас, наверное, сразу и убили бы, поэтому мы проявили благоразумие – силы-то были явно неравны. Эти имперцы такие крутые, что им служат даже небесные госпожи. Я сам видел одну темную госпожу, одетую в доспехи их типа; причем она не командовала, а подчинялась коренастому седоволосому офицеру. При взгляде со стороны опытный воин вроде меня такие вещи замечает сразу. Но мы-то знаем, что госпожи низкого ранга подчиняются только своим матронам, а те вообще никому.

Неужели и в самом деле сюда, на небеса, заявилась великая сила, способная перевернуть все в пользу нас, людей, и способная сделать так, чтобы небесные госпожи бегали для нас за пивом, как какие-нибудь сибхи? Парни говорят, что с радостью поступят на службу к такому могущественному господину, если он только захочет нас взять. Ведь, как назло, в этот знаменательный день мы допустили самую большую ошибку в своей жизни, позарившись на грандиозные формы потерявших разумение бой-баб. Кто же из нас знал, что это не просто авария… И кто же знал, что имперцы готовы до полусмерти избивать таких же людей, как они, только потому, что те воспользовались слабостью дурацких мутанток. Ведь в нашем понимании – это бой-бабы, никакие не воины, а стоят даже ниже самых последних крестьянок. Но ведь поди ж ты, имперцы считают совсем наоборот и имеют на них виды, а значит, мы будем наказаны за то, что попытались удовлетворить с этими бой-бабами наши естественные надобности.

Недавно к нам вышел их офицер, седоволосый и жилистый, как и вся эта железная имперская порода, и с брезгливым выражением лица, на ломаном, но вполне понятном англике объявил, что все мы тут вместе взятые – позорные козлы и плешивые бараны, способные только расправляться с беззащитными. Поэтому за совершенное нами насилие над беспомощными женщинами мы достойны только того, чтобы быть прилюдно оскопленными, как каплуны, а потом до конца жизни гнить на каторжных работах в каких-нибудь шахтах, добывая нужные стране полезные ископаемые. Хотя он лично постарался бы выдумать для нас еще какое-нибудь максимально неприятное, длительное и страшное наказание, ибо своим поведением мы опозорили не только себя, но и весь человеческий род.

Потом этот офицер немного помолчал, подождав, пока мы прочувствуем весь ужас своего положения. Мне, например, было до жути жаль своих мужских причиндалов, хоть и последние несколько лет я ни разу не смог приметить их по прямому назначению. А уж что говорить о том, чтобы вот таким оскопленным калекой провести остаток жизни глубоко под землей, надрываясь на тяжелых работах? Да пусть лучше мне сразу отрубят голову, ведь даже крестьяне, в страду работающие на господских полях от зари до зари, по сравнению с каторжниками выглядят счастливцами. А ведь я в ту бой-бабу даже не кончил, так за что же меня так жестоко наказывать? Не виноватые мы, они сами нас вынудили! Думаю, что и остальные мои товарищи в этот момент испытывали подобные чувства.

И вот в тот момент, когда мы уже прощались с самым дорогим и ненаглядным для мужчины, тот офицер снова начал говорить. Он сказал, что, несмотря на все наше ничтожество, подлость и низость, их император Владимир Первый добр и милостив, а особенно добра и милостива их императрица Виктория. Поэтому они сами, лично, будут решать нашу судьбу. Те, кто им глянутся, сохранят свои причиндалы и получат выгодное и интересное предложение. А остальные пусть пеняют на себя…

И в этот момент молодые девки, с головы до ног затянутые в белые комбинезоны, так что у них были видны только глаза, начали вносить внутрь ведра и вкатывать эдакие столики на колесиках, на которых блестели начищенным металлом отточенные ножики и другие хирургические инструменты. А ведра, значит, нужны им для того, чтобы складывать туда уже отрезанное, не нужное их бывшим владельцам… Я видел, как побледнели мои товарищи от этого зрелища, да и у самого меня колени едва не подкосились от ужаса. В такой момент душу грела только надежда, что именно надо мной императорская чета смилуется и сделает мне то самое интересное предложение, от которого я, естественно, не откажусь. Ведь смилостивился же надо мной, бедным, король Ив Шестнадцатый, который сам по себе ни разу не добр, не милостив, а императорская чета и добра и милостива, а особенно добра и милостива их императрица Виктория, что на священном языке латыни означает «Победа». Я упаду в ноги к этой доброй госпоже и взмолюсь о прощении и искуплении – и оно обязательно будет мне даровано.