Александр Прозоров - Князь

– Или вместе с пенсионером гуляет? – почесал подбородок Андрей. – Ладно, подожду. Надеюсь, старик не обидится, если я пока водички для травяного чая вскипячу.

Сложив оружие и епанчу на скамейке, князь присел возле очага с еле тлеющими углями, кинул на них несколько веточек, пару тонких поленьев и принялся старательно раздувать.

– Есть тут кто живой? – послышался вкрадчивый женский шепот. Внутренняя войлочная занавесь чуть колыхнулась, отогнулась со стороны лестницы.

– Мертвые сегодня не заходили, – весело отозвался Зверев. – А ты из каких будешь, красавица?

– А я вот… – Полог опять колыхнулся, пропустил внутрь пещеры девицу в темном платке, тщательно замотанном вокруг лица, в потертом сарафане со следами вышивки на животе и по подолу, накинутом поверх простой ситцевой рубахи. – Я земляники и яиц свежих принесла. И пряженцев с рыбой. Ты ведь любишь…

– Это верно, люблю, – признал Андрей, ставя в разгорающийся огонь кувшин с водой. – А ты откуда знаешь?

– Дык, все сказывают, дедушка… – потупила она глаза.

– Кто-кто? – хохотнул Зверев. – Это я дедушка? На себя посмотри! Ты мне в невесты годишься. Дедушка! Ишь, чего удумала!

– А сказывали, ты старенький… – Щеки гостьи стали пунцовыми.

– Ладно, спускайся. Вода закипит – мяты с чабрецом и брусникой заварим. Отвар этот, конечно, при простуде и чахотке хорош, но мне и так нравится. Будем считать, что для профилактики.

– Я… Я… Ненадолго я, мудрый Лютобор.

– Ну не совсем мудрый и совсем не Лютобор, – вздохнул Зверев. – А что, корзину сверху станешь кидать? У тебя яйца бронебойные?

– Не Лютобор? – расслышала самое главное гостья. – А я… Я…

– Ты сперва скажи, в чем нужда у тебя такая в старом волхве. Глядишь, и я, грешный, подмогну. Уж больно пирожков хочется. Без завтрака сегодня остался.

– А ты правда можешь, мил человек? – насторожилась девушка.

– Могу что? – уточнил Андрей.

– Добра молодца приворожить?

– Дурное дело не хитрое.

– А отвадить?

– Ты уж чего-нибудь одно выбери, красавица. Присушить и отвадить одновременно? Что за каприз?

– Беда у меня, мил человек… – спустилась на несколько ступеней девушка. – Любый мой, желанный уехал в Новагород за приработком, и уж с месяц, как нет от него ни единой весточки. Боюсь, забыл он про меня, остыло сердечко-то. Как бы другую себе не нашел. Мы уж о доме общем мыслили, о детишечках. А его все нет и нет. А тут еще детина соседский проходу не дает. Как мой уехал – вообразил, что одна я осталась. Ходит и ходит, ходит и ходит. Все цветы в округе оборвал, за места срамные хватает…

– Значит, так, – поднял палец Андрей. – Сезон сейчас подходящий, в садах все зеленое. Берешь кислое яблоко, даешь ему из своих рук, а после того, как откусит и поморщится, отбираешь, забрасываешь подальше и при этом говоришь: «Как яблоко кислотой ведет, в рот не лезет, так бы и я…» Как тебя зовут, кстати?

– Снежана.

– Ух ты, красивое имя. За него одно влюбиться можно. Значит, «как яблоко кислотой ведет, в рот не лезет, так бы и я, раба Божья Снежана, душе не в радость была, не мила, не сладка, не желанна. Так бы раб Божий…» – ну имя парня, – «…рот кривил, стороной меня, рабу Божью Снежану, далеко обходил. Аминь». Если сам яблоко выбросит, так даже и лучше. Ты, главное, слова ему вслед нашепчи. Поняла? Запомнила? Давай пирожки.

– А с милым моим что делать?

– Который в отъезде? Так он вроде и так тебя любит, привораживать понапрасну ни к чему. Ему только надобно о себе напомнить, чтобы сердечко не на месте было. Для такого дела существует наговор на дым. Нужно найти перо любой дикой птицы, кинуть в огонь, а когда оно займется пламенем, наговорить: «Лети, белый кречет, за чистое поле, за синее море, за крутые горы, за темные леса, за зыбучие болота. Найди, белый кречет, раба Божьего – как там его зовут? – застань его сонного, да садись на белую грудь, на ретивое сердце, на теплую печень, и вложи имя рабы Божией Снежаны из своих уст. Чтобы он не мог без меня ни пить, ни есть, ни гулять, ни пировать. Пусть я буду у него всегда на уме, а имя мое на его языке. Лети, кречет, зови раба Божьего… Как там его у тебя?…Слово мое крепко, дело мое лепко. Аминь». Корзинку на стол ставь. Так ты чай травяной пить будешь? Я не жадный, могу твоими пирожками с тобой поделиться.

– А заговоры верные?

– Да чтоб мне провалиться! – щедро перекрестился Зверев и принялся перебирать туески на полке, на которой Лютобор хранил свои травы. – Зверобой, зверобой, сон-трава, дудочник. Где-то тут простудный состав был… Ага, вот он. Ну что, красавица, на твою долю кидать?

– Скажи, молодой колдун, – поставив корзинку на стол, гостья вскинула руку к шее, – а от дурного нрава ты спасти можешь?

– Это как? Характер у тебя, что ли, плохой?

– Соседка через дом меня за что-то возненавидела. Карга старая, одной ногой в могиле, а и меня туда же тащит. То в огород чего плеснет, что кошки со всей деревни сбегаются; то скотине травы подсыплет, так что она вся пеной покрывается, и живот у нее пучит, а телята и козочки вовсе передохли. Не раз видала, как она округ дома моего крутится – опосля то со скотом плохо, то сено сопреет, то земля на пороге появится. Мочи моей нет, колдун. Извести меня хочет старая. Не дождусь миленочка своего. А може, она его и отвадила!

– Что, такая злобная тварь?

– Да ты любого в деревне нашей спроси! Никого без пакости своей не оставила. Меня же пуще прочих ненавидит. Ведьма она, ведьма! И глаз у нее черный! На чужой беде живет, чужому горю радуется.

– Ну, что же, и против таких зверюшек у нас средство есть. – Зверев сыпанул в горшок щедрую горсть травяной смеси. – Врешь, не врешь… Ладно, скажу, как завистницу сжить можно. Рецепт простой, много ума для него не надо. Походи за этой ведьмой немножко. Когда четко увидишь место, на которое она ступала, то его нужно чем-нибудь закрыть, чтобы не затоптали, а потом прийти в спокойное время и незаметно собрать в небольшую емкость. Сразу этого все едино не сделаешь – заметят, слухи нехорошие пойдут. Да и ведьма заметить может. В общем, наше ремесло шума не любит. Тайком действовать нужно. Вот. Если сжечь след ночью в бане – это будет хорошей, надежной порчей. Соседка слабеть станет, увядать, стареть быстро да вскорости и преставится.

– Ага, – кивнула просительница и заторопилась уходить.

Когда гостья поднялась до самого полога, Андрей ее окликнул:

– Снежана! Ты только не торопись след этот собирать. А соберешь – так жечь не спеши. Нехорошо это, грех. Не на мне, на тебе грех будет. Зло причиненное имеет привычку возвращаться. И не одно, а многократно умноженное.

– Вот я и верну, – тихо пообещала девушка и бесшумно скользнула наружу.

– Ну что я тут заработал? – Князь откинул с корзины тряпицу. – Ничего пирожки, румяные. Надеюсь, косточки она повынимала?