Александр Прозоров - Князь

Вечером нового дня Фрол загнал на двор временного пристанища князей Сакульских двух парней – крепких лбов лет по двадцати.

– Что, напились? – поднялся навстречу Зверев, как раз сидевший на крыльце.

– А они что трезвые, что пьяные, княже, все едино без царя в голове, – ответил староста, снимая шапку. – Перед вершами возле ручья опять драку учинили, снасть одну поломали, трех девок утопили. Спасу нет, княже.

– Как утопили? Кто? – вступил в разговор Пахом, что нашивал у завалинки на овчинную душегрейку тонкие железные пластинки. – За душегубство кара сурова, тут каженному свою меру отвешивать надобно.

– Не до смерти утопили, обмочили токмо, – поправился Фрол. – Опрокинули аккурат на мережу и сами свалились. Вся снасть в трещинах, рыба ушла. А починять когда? Страда ныне. Раньше токмо этот лоботряс-бездельник по деревне шлялся да девок испортить норовил, – указал он сперва на веснушчатого русоволосого, стриженного «под горшок» парня, после чего ткнул пальцем в белобрысого, но такого же круглолицего: – А тут еще и немец этот появился. Проку никакого, токмо драки каженный день затевают. То промеж собой, а то с других деревень заезжих задирают, с девками встречаться не дают. Я мыслю, повесить их надобно, княже, и вся недолга. Все едино пользы никакой в хозяйстве, одна поруха. Али руки отрубить – другим для острастки. Все едино ни к чему руки сии не прикладывают.

– А почто они немцем меня все кличут? – вскинулся белобрысый. – Поморянец [2] Ныне потомков этого славянского племени называют уже померанцами. Померания окончательно онемечилась по Вестфальскому миру 1648 года, утратив самостоятельность и собственную славянскую княжескую династию. я! У нас половина поселенцев поморяне! Ты же сам, княже, из Поморянии нас привез! И имя у меня есть! Изольдом отец с матерью нарекли!

– Понятно, Изя, – тут же сократил слишком длинное для смерда имя Андрей. – Значит, тебя любекский бургомистр в неволю продал. А отец с матерью где?

– Мать здесь ныне, на краю деревни обитает, а отца лютеранцы зарезали. Пять лет тому в город шли, да в поселке нашем людей, что в костеле застали, побили всех до единого, а пастора в дверях повесили.

– Я ее к Кшельнице, вдове старой, поселил, – тут же отчитался староста. – Возле болота. Может, хоть корзины плести приохотится. Хозяйства не потянуть им, княже, сам видишь. А на корзинах да на ягоде с грибами прожить смогут, и оброк какой-никакой дадут. Немца хорошо бы к бортничеству определить. Там и одному подняться можно. А подъемные им не давали, Андрей Васильевич. Куда им? Пропадет токмо добро, не вернут.

– Понятно, Фрол, – кивнул Андрей. – Ступай, я тут с ними разберусь.

– Будете теперь знать, каково баловать, – довольно погрозил пальцем староста и пошел со двора.

Зверев же кивнул Пахому, чтобы дядька отложил работу, немного прошелся по двору, остановился перед белобрысым Изольдом:

– Значит, добрый молодец, работать тебе неохота, а кулаки чешутся? Забавно… Коли пахать отец покойный не научил, к бортням тяги нет… Что же ты жрать зимой собираешься, красавчик?

– А иве все равно – что лето, что зима. Болото замерзнет – я веток куда больше, чем ныне, нарежу.

– Значит, корзинками пропитание добывать намерен? Сидеть, как старый дед, да прутики гнуть? Ладно, дело твое. Но за баловство я тебя все едино дубинкой отходить намерен. Вот только безоружного бить мне зазорно. Защищаться дозволяю, как сумеешь. Пахом, давай.

Дядька, успевший сходить в избу, протянул парню саблю. Тот, недоверчиво покосившись на князя, взялся за рукоять. Пахом рванул к себе ножны, оставив его с обнаженным клинком. Поморянец не стушевался: покрутил оружием, примеряясь, тронул пальцем острую кромку. Зверев подобрал у сарая лопату, взялся за черенок внизу, тоже взмахнул, оценивая балансировку инструмента – или, вернее, полное ее отсутствие, – и решительно нанес удар Изольду по голове. Тот закрылся, но неумело – легкий клинок удара не сдержал, пропустив весьма внушительный щелчок.

Однако парень не испугался, не заныл, не сжался в слезливый комок – он сделал выводы и от новых ударов уже не только закрывался, но и уворачивался. Отступал, пригибался, а потом, обнаглев, даже пытался провести встречные выпады. Естественно, неумело – князь клинок отводил и бил лишенного защиты противника уже с силой, внушительно. Белобрысый вскрикивал, морщился, но пощады не просил, продолжая отбиваться.

Андрей все время атаковал голову противника и торс, и когда неожиданно ударил понизу, по ногам, Изя отреагировать не успел, вскрикнул, опрокинулся на спину – кончик черенка мгновенно уперся ему в горло.

– Молодец. – Князь наступил ногой на упавший в траву клинок. – Задора в тебе хватает.

– Горячности много, Андрей Васильевич, умения никакого, – подал голос Пахом.

– Умению научить можно, дядька, а куражу – нет. – Зверев поднял саблю и отдал холопу. – Вот что я тебе скажу, поморянец. Насчет плетения корзинок – это, конечно, бред. Не для здорового парня эта работа. От нее с голоду не опухнешь, но и семьи не прокормить. Хочешь, чтобы мать у тебя на старости лет не голодала – либо трудись как все, в поте лица, либо ко мне в холопы продавайся. Ты у меня все равно закупной, но треть гривны серебром я тебе за такое согласие отсыплю. Дашь матери, ей сразу легче станет. Да и опосля помогать хорошо сможешь. С твоим норовом у смертного два пути, Изя. Или в душегубы – дабы пару лет пожить хорошо, на чужом горе повеселиться, а опосля в петле на осине праздник закончить. Качаться прочим душегубам в острастку, пока кости не рассыплются. Или в воины подаваться. Жить не так богато и весело, зато долго, в почете и уважении. Вот и выбирай. Либо сабля у меня на службе, либо нищета возле корзинки. Ну или петля у большой дороги. Четвертого выбора у тебя нет. Ты закупной. Пока не расплатишься, уйти права не имеешь. Понял меня? Ну так думай. А ты, добрый молодец, саблю бери. Теперь твоя очередь, посмотрим, на что годишься. Как тебя зовут-то, смерд?

– Илья.

– Почтенное имя. Надеюсь, ты его заслуживаешь…

Второй парень дрался не хуже своего предшественника. Может, успел понять, что бояться нечего, за усердие в сопротивлении не накажут. Может, пытался перещеголять недавнего соперника. Однако свалить его с ног Андрею удалось так же легко, как и белобрысого. И тем не менее парня он похвалил:

– Молодец, не трус. Однако ты, как я понимаю, пока землю не брал, просто сын крепостного мужика?

– У Антипа Карася я Вторушей иду. Токмо старший мой, того… Лихоманка уж семь лет как забрала.

– А-а, Карася, – вспомнил Зверев щекастого лупоглазого смерда. «Карась», разумеется, было не фамилией, не доросли пока простые крестьяне на Руси до фамилий. Кличка. И к своему владельцу подходила идеально. – Это тот, что у поворота к кладбищу живет?