Александра Лисина - Попутчик

Траш уже полдня как ушла на охоту, переживая тяжелую утрату по-своему, но ее никто не задерживал: каждый прощается, как может. Кто-то беспробудно пьет, кто-то пускается во все тяжкие, кто-то недвижимо лежит на постели, невидяще глядя в потолок и молча вопрошая: «Почему?» Кто-то кричит и рвет на себе волосы. Кто-то винит себя, кому-то все равно, а кому-то просто нужно побыть в одиночестве. Поэтому громадная хмера, осторожно лизнув любимую щеку, словно извинилась и неслышно исчезла в лесу, не желая мешать Белику в его горе.

А он играл. Не замечая того, что ежевечерняя суматоха сегодня не то что поутихла, но, кажется, даже не начиналась. Не замечая, что многочисленные Стражи постепенно стягиваются к фонтану, бесшумно присаживаются неподалеку и прикрывают глаза, стараясь не потревожить его даже вздохом. Он не видел Гончих, что в полном составе уже давно окружили его плотным кольцом и отделили от остальных воинов, которых с каждой минутой становилось все больше. Не обращал внимания на мелкие брызги, повисшие на густых волосах и лице, а теперь медленно скатывающиеся по щекам, блестя и переливаясь в лучах заходящего солнца, как настоящие слезы. Не думал о том, что на наружной стене тоже все стихло. Не знал, что дежурившие там Сторожа уже давно замерли на своих постах, старательно вытягивая шеи и высовывая уши из неудобных шлемов, чтобы расслышать как можно лучше. Он ничего не видел. Просто играл, как подсказывало сердце, но так, что у вышедших на улицу эльфов в горле встал тесный ком.

Флейта слегка дрожала в умелых руках юного музыканта и тихо пела, пронзительным эхом отдаваясь в каждой душе. Она беззвучно плакала, деля всю свою боль с невидимыми слушателями. Она страдала, отпуская наружу то, что никогда не будет сказано словами. Стонала от рвущего душу отчаяния. И неслышно вздыхала оттого, что уже никогда не сможет рассказать об этом тому, кому была действительно предназначена. Она играла и пела, купалась в прозрачных капельках воды из мерно шелестящего фонтана, горько рыдала и беззвучно плакала. С болью вспоминала недавнее прошлое, неслышно шептала о главном, спрашивала и молча ждала хоть какого-нибудь отклика. И Белик, красивой статуей замерев под сверкающими брызгами, тоже ждал.

Но вокруг не было тех, кто мог бы ответить.

Таррэн медленно опустился на корточки среди таких же неподвижных Стражей и неотрывно следил за тонкими пальцами, стремительно порхающими вдоль невзрачной трубочки из эльфийской «поющей» ивы. А затем закрыл глаза и, забыв обо всем, просто слушал, ощущая, как наполняются печалью оба его сердца и как сладко ноет нечаянно разбуженная душа. Опершись на стену, он недвижимо замер, совершенно точно зная, что вот так же сейчас сидят или стоят словно статуи остальные Стражи. Что точно так же отдаются на волю тоскливой мелодии и позволяют ей задевать невидимые струны внутри каждого из них. Что ее слышат даже те, кто не рискнул сегодня показаться на улице, кто закрылся в глубине подземных переходов, в запутанных тоннелях, далеких подсобках, на стенах и просто на вершинах башен, пряча повлажневшие глаза. Но все они напряженно слушали – едва дыша, жадно ловя каждый отзвук этой волшебной песни.

Темный эльф не знал прежде, что человек может так играть. Не знал, что можно с помощью одной лишь мелодии выразить свои чувства. И сделать это так красиво, что просто дух захватывало даже у перворожденных. Недаром раздражительный и взыскательный Элиар лишь пораженно застыл на месте, всем существом внимая тому, что ему вдруг открылось.

А открылось сейчас многое. Это была и боль. И тяжесть потери. Горечь утраты, что ложится на плечи невидимым грузом. Глухое отчаяние, от которого ноет сердце и могильным камнем сдавливает на грудь. Грызущая тоска, заставляющая сожалеть о случившемся. И печаль, от которой слезы наворачиваются на глаза.

«Зачем ты ушел, Сар’ра?..»

Вопрос… начертанный в небе молчаливый ответ… Новый вопрос. И новая боль, вынуждающая признать очевидное.

«Так надо, малыш. Прости».

Затем – толика сочувствия… тихая грусть… смирение с неизбежным. Прощение за этот тяжкий обман. Неожиданное понимание его причины… тихий вздох… неохотное согласие. Последний взгляд на темнеющее небо, с которого беззвучно падают звезды… и наконец покой. Облегчение. Принятие истины, а затем – умиротворение. Вера в лучшее. И долгожданная свобода.

«Мир тебе, Сар’ра – Отшельник, – словно говорил Белик. – Я верю, что когда-нибудь мы снова встретимся…»

Таррэн тоже вздохнул и неожиданно понял, что это был не гимн смерти, а песнь прощания. Затем так же неожиданно признал, что никогда прежде не слышал ничего более искреннего и прекрасного. Что Белик еще ни разу не открывался перед ним так полно. Таррэн снова не понимал этого необычного человечка и со странной горечью осознал, что все-таки не удостоился от него настоящего доверия. И неожиданно понял, что был бы очень рад, если бы кто-нибудь, где-нибудь, когда-то сыграл по нему такую же долгую и невыразимо прекрасную песнь. Открыл бы для него душу так же, как сделала сегодня маленькая Гончая для своего погибшего товарища. И стал бы скорбеть так же чисто и открыто, не боясь показаться слабым, наивным, глупым или смешным.

Когда последняя нота отзвучала в ночи, Белик открыл глаза и опустил наконец уставшие руки. Некоторое время он сидел так, отложив флейту и рассеянно гладя жесткие пластинки на загривке Карраша. Молча смотрел в звездное небо, задумчиво изучал причудливые очертания созвездия Дикого пса, в котором, как говорят, после гибели каждого Стража загорается новая звездочка, и словно чего-то ждал. А затем все-таки посмотрел на окружающих и наткнулся на полные сочувствия глаза.

Таррэн непроизвольно вздрогнул, разглядев в голубых радужках Гончей стремительно гаснущие изумрудные огоньки, которых там просто не могло быть, и в очередной раз принялся успокаивать суматошно заколотившееся сердце. А приметив неуловимо сдвинувшихся вокруг мальчишки Гончих, неожиданно понял, что эти суровые, битые жизнью и не раз получавшие жестокие удары воины почему-то тревожатся за него. И трепетно пекутся как о самом дорогом. Берегут от остальных, защищают от ненужного внимания, незаметно охраняют и неустанно заботятся. Так, как только может заботиться о драгоценном детеныше стая Диких псов.

Белик, почувствовав, что ребята перегибают палку, слегка поморщился, но вслух ничего не сказал: просто обменялся выразительным взглядом со Шранком, вопросительно выгнул тонкую бровь, и стая, слегка смутившись, подалась в стороны. Кажется, они умели понимать друг друга с полуслова?

– Ты в порядке? – все-таки спросил огненно-рыжий ланниец, неловко отводя глаза.