Лесса Каури - Золушка и ее команда [litres]

Уже через несколько минут в трактире драка бурлила, как кипяток в котелке. С азартным «Хоу, красавчик!» архимагистр, забывшая, что она архимагистр, лупила по лицам, туловам и окорокам и ощущала какую-то дикую радость от того, что делает то, что хочет, и так, как хочет. Магией не пользовалась. Честно говоря, она о ней забыла, и это было здорово! Но ещё лучше было то, что ответных ударов почти не прилетало: полковник Торхаш прикрывал её, принимая на себя бо́льшую их часть, точнее, уклоняясь от большей части. Он двигался как-то неспешно, лениво, не столько нанося вред нападающим, сколько отбрасывая их в сторону. На полу рядом с ним лежали лишь самые дерзкие, которым короткое забытьё пошло бы на пользу. Когда драка достигла самого высокого градуса, а выражение удовлетворения на лице Ники сделало его сияющим, Лихай оттянул её от партнёра по спаррингу – плюгавого мужичонки, с азартом пытавшегося пнуть её короткой ножонкой, – забросил на плечо и, аккуратно обходя дерущихся, вынес наружу.

Очутившись на улице, архимагистр с наслаждением вдохнула свежего воздуха и вновь удивилась тишине – ни звука драки слышно не было. Извернувшись, скатилась с плеча оборотня, оглядела только что покинутый дом. Она давно с лёгкостью опознавала любую магию, не переходя на внутреннее зрение и не используя соответствующих заклинаний, вот и сейчас увидела – через стены и перекрытия – запрятанный под полом трактира артефакт безмолвия. Хитрый хозяин экономил на всём, кроме магического сопровождения бизнеса.

– Ты больная на всю голову, Ники, – сказал из-за её спины Лихай, – при таком архимагистре Ласурия в явной опасности!

Она резко развернулась и увидела, что полковник беззвучно хохочет, блестя в ночном сумраке глазами и зубами. Его всегда безупречная коса растрепалась, и он стащил с неё удерживающий ремешок, позволив волосам рассыпаться по плечам. Никорин даже замерла от восхищения, позабыв обидные слова. Волосы оборотня, тёмно-красные, чуть вьющиеся, кажущиеся драгоценным мехом, сзади спадали до пояса, спереди покрывали плечи и грудь богатым плащом. До них невозможно было не дотронуться, не запустить пальцы, не сжать их с силой и тоскливым желанием обладать – и этим великолепием, и его владельцем. И она потянулась, и запустила тонкие пальцы в тепло его меха, и уткнулась лицом ему куда-то за ухо, вдыхая одновременно тонкий и острый запах мужчины, даже не вспотевшего во время драки. Ощутила железные пальцы на своих бёдрах… Запрыгнула на него, обвив ногами и не зная, куда он несёт её, поддерживая, чтобы не сползла. Его горячие губы коснулись её шеи, спустились под воротник. Торхаш зарычал, дёрнул его зубами, мол, мешает, укусил драгоценную ношу в то место, где шея переходила в плечо.

Ники глаз так и не открыла. Не открыла, когда он, привалив её к холодной поверхности какой-то стены, принялся целовать – быстро, коротко, сильно, порыкивая от удовольствия, не открыла, когда горячие ладони отправились исследовать её тело, бесстыдно пробравшись под все интимные принадлежности туалета, не открыла, когда ощутила Торхаша в себе. Алкоголь, морозный воздух, выхваченная из небытия картина мироздания привели её в состояние такой эйфории, что она только тихонько улыбалась, постанывая от удовольствия. Бывшее для него страстью – напористой, горячей, – для неё оказалось негой, сладким блаженством, раз за разом уносившим на небеса. И когда последняя разрядка затрясла обоих, под закрытыми веками архимагистра снова появилось увиденное в мороке, ясное и понятное, как детский рисунок на песке!

Ники вскрикнула и широко раскрыла глаза. Ей срочно нужен был совет. Вот только посоветоваться было не с кем.

Варгас Серафин потерянно смотрел на окруживший их сплошной камень. Он с трудом сдерживал накатывающую панику – масса камня давила, не давая дышать, однако паниковал маг не от этого, а от невозможности помочь Вите. Хорошо, спутники не слышали, как он корит себя за то, что подпустил проклятого эльфа так близко к девушке! Держись она рядом с ним, с Варгасом, была бы здесь, а не там, неизвестно где! Вместе они бы придумали, как выбраться и вытащить из беды себя и друзей!

Он с глухой яростью ударил кулаком в стену, сбивая костяшки в кровь. Нет ему прощения! Ведь ждал же подвоха от остроухого, а тот обвёл их вокруг пальца, как детей!

– Тише-тише, – подошедшая Виньо, хоть и была сама подавлена донельзя, успокаивающе погладила его по плечу, – всё будет хорошо, вот увидите!

И поклонилась. Усмехнувшись, маг наклонился и, чмокнув её в щеку, прошептал:

– Вы тоже замечательно целуетесь, уважаемая Виньо!

Та вспыхнула, задрожала ресницами, бросила на него короткий взгляд и, пробормотав: «Меня Йож научил!», поспешила спрятаться за Таришу, которая изо всех сил сдерживала улыбку. Для оборотней человеческий шёпот проблемы не представлял.

Вирош отлепился от стены, у которой простоял всё это время, и медленно закружил по пещере. Хищник в клетке!

Глядя на него, Варгас расстроенно думал, что если от позорно-счастливой смерти в объятиях друг друга их спас Дробуш – абсолютно безголовый парень, или мама не учила его не тянуть в рот всякую дрянь? – то от смерти от голода и забвения здесь их не спасет никто.

– Грой? Мы попали? – напряженно спросила Тариша.

Улыбаться она уже перестала. Похоже, замкнутое пространство нервировало и её.

Вирош остановился, будто налетел на невидимую стену. Несмотря на то что он был в человеческой ипостасти, у Варгаса появилось ощущение, что у оборотня шерсть вздыблена вдоль хребта. Его глаза жутковато блестели в полумраке пещеры, а голос звучал тихим рычанием, когда он, повернувшись к стене, казалось, перегородившей выход из грота навсегда, произнёс:

– Там кто-то есть!

Виньовинья вдруг отодвинула плечом фаргу и шагнула вперёд, прижимая руки к груди. Серафин никогда ни у кого не видел таких голубых огромных глаз, как у неё в этот момент.

Каменный морок поплыл и… пропал. У входа в грот стоял кряжистый суровый гном с огромным топором в руках.

Гномелла качнулась к нему, будто собиралась падать. Подкованные ботинки гнома так загремели о каменный пол, что все эльфы всего Лималля должны были бы срочно сбежаться сюда, посмотреть, что происходит.

Йожевиж подхватил падающую ему в объятия Виньовинью и прижал к себе с такой силой, что у той хрустнули кости. Она гладила его бородатое лицо ладонями и не плакала, лишь смотрела-смотрела-смотрела своими голубыми глазами, будто он забрал у неё душу, а она пыталась вернуть.

Их разглядывали молча, и если у кого-то, вроде Тариши или Руфусильи, и были критические замечания насчет любви и того, откуда она берётся, сейчас они засунули их поглубже, в те уголки сердца, что отвечали за разочарование.