Лесса Каури - Золушка и ее команда [litres]

Последив за потенциальным противником ещё немного, Дробуш понуро побрёл прочь. С некоторых пор, а точнее, с тех, как Вителья сказала ему: «Мы волновались!», он понял: если люди отвечают за тебя, нельзя их подводить, иначе они сильно расстраиваются. А расстраивать Виту Вырвиглот не хотел, нет! Он вернётся к Яго и расскажет ему о яйце. Яго умный, он придумает, как сделать так, чтобы и с пещерным можно было подраться, и на яйцо взглянуть поближе. Вдруг съедобное?

Архимагистр Никорин шла от мэтра Жужина. Тот поставлял ей редкие растения, которые умудрялся выращивать в аптекарском садике в черте дворцовых стен. В этот раз пришлось подождать его, вызванного его высочеством, и Ники бродила по лаборатории, разглядывая анатомические схемы и списки алхимических формул, развешанные на стенах. Ожин был природным исследователем, на обычном целительстве не остановился, постоянно совершенствуясь и познавая новые аспекты науки. Ники мэтр нравился – она любила людей, которые не довольствуются достигнутым, – правда, не настолько, чтобы позвать его в постель. Идя по коридорам дворца в кабинет рю Вилля, чтобы выпить с ним морсу или чего покрепче и потрепаться о прежних временах, Ники так задумалась, что очнулась лишь тогда, когда уткнулась носом во внушительную мужскую грудь. Она подняла глаза и задохнулась от двух солнц, моментально растопивших сердце. Такие глаза не умели врать, и неукротимости в их владельце было больше всего остального. Он, если любил, то столь сильно, что миры сгорали от силы его желания, если ненавидел – то до могилы, или своей, или того, кто вызвал это несчастливое чувство. На миг, лишь на миг она заглянула внутрь палящих светил и будто бы поняла нечто такое, что заставило её потянуться к нему, как парус, лёгший по ветру… А затем он закрылся, и вот перед ней снова полковник Лихай Торхаш Красное Лихо, насмешливо-резкий, иронично-серьёзный, невыносимый…

– Ваше исчезновение из моих объятий становится традицией, архимагистр, – укоризненно покачал головой Торхаш, – так будет всегда?

– Я не знаю, будем ли мы живы через несколько дней, полковник, а вы о долгосрочной перспективе, – прищурилась Ники.

Оборотень действовал на неё, как искра на берестяную кору, непрестанно заставляя вспыхивать – то страстью, то, как сейчас, раздражением.

Горячие пальцы взяли её за подбородок, приподняли лицо.

– Ты похудела, – тихо сказал Лихай, – что-то случилось?

Перед глазами полыхнуло: вспомнился подземный зал, в котором древний ублюдок Гопотамкин поглощал жизненные силы своих же верующих… Никорин передёрнула плечами: чуть было не осталась там навсегда, пытаясь объяснить юной ан Денец, как прекратить этот кошмар! Хотелось надеяться, что та поняла. И приняла, ведь шанса выжить у неопытной волшебницы не оставалось даже в том случае, если бы она справилась с энергетическими потоками.

– Ты куда-то торопишься, – заметила архимагистр, – так иди своей дорогой… Там, в подворотне, это была…

– Ошибка? – неожиданно засмеялся полковник. – Ники, ты становишься предсказуемой!

– Тебя это разочаровывает? – огрызнулась она.

Сильные руки смяли Никорин, как листок бумаги, прижали к телу, кажущемуся стальным. Горячий язык ворвался в её рот, покоряя, подчиняя себе. Она задохнулась от возмущения, Сила загудела в пальцах – спалить бы наглеца без остатка, так, чтобы осталась кучка пепла, вот эти вот сверкающие безупречные сапоги да золотые пуговицы с мундира! Задохнулась… и забылась! Он будто выпил её, и она стала его частью, и воздух нельзя было вдохнуть никак, только через его губы, и свет можно было видеть только через его зрачки, похожие на бойницы…

Оба оторвались друг от друга, лишь когда воздух вообще кончился. Прянули в стороны, как испуганные лошади.

– Ты меня пугаешь! – заорала Никорин. – Не приближайся ко мне, слышишь?

– Ты меня тоже пугаешь, – покачал головой Лихай, – я не люблю ни от кого зависеть!

– От меня зависишь? – внимательно посмотрела на него архимагистр.

Полковник помолчал.

– Я уезжаю по заданию его высочества, – наконец сказал он, – и не знаю, когда вернусь…

Наитием, как грозу, ощутила, увидела, как истаивает его жизненная линия в тумане неизвестности. Вскинулась:

– И вернёшься ли?!

Лихо молча пожал плечами. Его глаза не отрывались от её губ, будто он пытался запомнить каждую линию, каждую трещинку. А затем он отдал честь и пошёл прочь – прямой и опасный, пугающий и… желанный.

– Береги себя, слышишь? – крикнула Никорин ему в спину и прошептала: – Ненавижу тебя!

Не оглядываясь, Лихай Торхаш Красное Лихо поднял ладонь, прощаясь.

В женской половине свадебного чертога, на табуреточке, крытой богато расшитыми коврами, стояла Виньовинья Виньогретская в одной кружевной сорочке и дрожала так, что зубы выбивали победную дробь. В дверях парами появлялись прислуживающие гномеллы, подносили предмет одежды, с поклонами клали на расставленные вокруг скамьи. Предметов было много…

Виньо дрожала не от холода – в пещере было тепло, да и после омовения в источниках Круткольха тело, казалось, навсегда забыло о холоде и немощах. Дрожала она от нервного, едва сдерживаемого возбуждения. Они с Йожем долго и мучительно шли к этой свадьбе, и теперь Виньо никак не могла поверить в то, что она состоится.

По углам пещеры застыли посажёные сёстры – обе рубаки в полном доспехе и вооружении и фарга, для которой тоже подобрали в кладовых лёгкий эльфийский доспех и секиру. В четвёртом стояла Шушротта Кайдарацкая, отдававшая приказы прислужницам.

Чуть в стороне, у алтаря, на расшитой бисером и самоцветами подушечке лежал тот самый ржавый ключ, что Йожевиж отдал Виньо, когда делал ей предложение. Нынче ей следовало обменять его на кое-что посерьёзнее.

Рубаки стояли молча и неподвижно, наслаждаясь моментом. Даже постоянно мрачная в последнее время Руфусилья посветлела лицом, разглядывая свадебные одежды, – искренне радовалась за подругу и подопечную.

Эльфийская кольчуга, кажущаяся тоньше шелка, сидела на Тарише Виден как влитая, обрисовывая высокую грудь, тонкую талию, крутые бедра и длинные ноги. На голове у фарги был островерхий шишак со скользящим наносником, который она то и дело раздражённо поправляла пальцем. Ей было скучно, поскольку разговаривать не полагалось – подготовка невесты к такому важному событию, как свадьба, проходила в сосредоточенной тишине, нарушаемой лишь приказами Шушротты. Гномы верили, что, соединяя сердца, пара продлевает себе жизнь на оставшиеся друг другу годы, потому что и жених, и невеста рождаются заново. «Один гном – сила, семья гномов – мощь, клан – могущество!» – так говорилось в старинных свитках. Тарише на это было наплевать – у неё и клана-то не осталось почти, а стоять и молчать было тоскливо, тем более что тело переполняли сила и лёгкость – омовение в Круткольхских источниках давало потрясающий эффект. Сюда бы Дикрая Денеша, уж он нашёл бы, чем развеять скуку! При мыслях о нём фаргу охватывала сладкая истома. Пусть до близости дело пока не дошло, лишь до совместных ласк, Тариша отдавала себе отчёт в том, как с ним хорошо! Настолько хорошо, что она забывает не только о собственном уродстве, но и о постоянно грызущих чувстве опасности и жажде мести, навсегда поселившихся в сердце с того дня, когда Дастин был убит.