Анатолий Бочаров - Хроники Иберлена (Трилогия)

— Мой господин… — герольд попятился. — Мой господин… сэр… не извольте гневаться… Но… Должен же я у кого-то работать… Многие сбежали или попрятались, а я…

— А тебе плевать, кто тебе платит, и какой денежкой, — закончил за него Артур. — Даже если эта денежка краденая, и взята у мертвецов. Ах ты мелкая погань.

— Милорд! Я просто… просто…

— Ты просто решил, кем тебе быть. Ну вот и прекрасно. А я теперь решу, кем тебе стать, — и, едва договорив, Артур выхватил меч и рубанул им герольда по шее. Голова слетела с плеч, кувыркнулась в воздухе и покатилась под ноги безмолвно взиравшим на это крестьянам. Тело немного постояло на ногах, напоминая огородное чучело, а затем рухнуло.

Айтверн запрокинул голову и крепко-крепко зажмурился. Постоял так немного, а потом побрел к окраине площади.

— Что вы натворили… — высунулся какой-то крепенький осанистый старичок в добротной одежде. Не иначе, тот самый староста. — Вы убили… Это же был просто человек…

— Нелюдь это была, — отрезал Артур.

— Но… Милостивый государь, я не знаю, кто вы, но вы же… как вы…

— Пошел вон, — Артур ткнул старосту в грудь — не сильно, просто чтобы отстал.

Айтверн не сразу сообразил, что бредет к трактиру по опустевшей улочке, а сообразив, только и сделал, что мысленно пожал плечами. К трактиру так к трактиру… по опустевшей так по опустевшей… Какая разница. Надо же как-то сказать обо всем сестре и принцу, как-то объяснить им… Но сначала — умыться водой похолодней. В смешной надежде, что она хоть немного смоет всю грязь этого мира, брошенную ему в лицо.

— Третас Дарданский говорит, что каждый сам выбирает свою судьбу, — задумчиво сказал Гайвен Ретвальд, свесив ноги с кровати.

— Правда? — спросила сидящая на подоконнике Айна, бросив взгляд во двор. Никого. — Вот именно так и говорит?

— Не то чтобы говорит… — принц слегка пожал плечами. — Скорее уж пишет. Писал, он же умер много веков назад. Но его знаменитый трактат до сих пор читают. Понимаешь, — они перешли на «ты» довольно быстро, глупо было и дальше придерживаться церемонных условностей, — понимаешь, есть вещи, которые быстро перестают быть интересны людям. Придворные сплетни, к примеру. Сегодня это важно хоть кому-то, завтра не важно уже никому. А есть вещи, которые устареть не могут, потому что со злобой дня не связаны… и с добротой дня не связаны тоже. Есть книги, которые интересны людям сейчас, хотя были написаны тысячу лет назад, и есть книги, которые пишутся сейчас и будут интересны нашим правнукам. Потому что темы, которые эти книги затрагивают, будут волновать людей всегда. Мэтр Третас коснулся как раз одной такой темы.

О мэтре Третасе Айна слышала на своих занятиях, хотя сама до его трактата еще не добралась.

— Он писал о свободе воли, верно?

— Правильно. Люди в те дни верили, что все мы — ничто, что никакой свободы воли нет. Что все мы просто игрушки в руках языческих богов. Тогда многие считали, что есть особенный бог, по имени Рок, что это старик со слепыми глазами, перемешивающий человеческие судьбы, не видя их… и что ему в сущности на людей плевать. Что всем богам плевать. Что они своим произволом заставляют нас быть счастливыми или несчастными, плакать или смеяться… просто чтобы развлечься, глядя на это с неба. Третас первый не поверил в это. Он сказал… вот, смотри, здесь написано, — принц развернул книгу и протянул девушке, — что мир, в котором человек не имеет права выбора, не может существовать. Потому что в таком мире просто нет смысла жить, незачем жить. А мир не может быть лишенным смысла.

Айна посмотрела на плывущие перед глазами строки. Она не могла отделаться от ощущения, что до сих пор находится в казематах герцога Эрдера. Не могла отделаться от ощущения, что идет след в след за Александром Гальсом по проторенной им из трупов дорожке. Не могла отделаться от ощущения, что стоит сейчас напротив собственного отца и проклинает его. Она могла поверить, что находится где угодно, но только не здесь.

— А разве мир и так не лишен смысла? — спросила она тихо.

Ответ иберленского принца оказался неожиданно тверд.

— Никто и никогда не сможет доказать мне такого. Смысл есть у всего. Смысл есть у тебя и у меня. У моего отца и твоего отца. У твоего брата. У моей умершей матери. Все люди имеют смысл, весь мир имеет смысл, и смысл этот — в том, чтобы жить, как считаешь правильным сам. Не будь у нас выбора, Бог бы не придумал рай и ад, а мы бы не придумали Бога.

— Гайвен… Твои последние слова… Ты говоришь почти как еретик.

— Я говорю как человек, позволяющий себе думать. Не верю, чтобы Бог карал за подобное.

Они помолчали.

— Гайвен, тебе страшно?

— Конечно, мне страшно. Я был бы дурак, если бы не боялся.

— Вот и я не дура.

Ретвальд подошел к девушке и взял ее ладони в свои.

— Успокойся. Все будет хорошо. Обязательно будет, я тебе это обещаю.

— Хотела бы верить. Да я и не волнуюсь особенно. Вот позавчера мне было действительно страшно — когда меня бросили в темницу, а потом пришел Эрдер и сказал, что убьет меня, если что. Вот тогда правда было страшно. Очень. Не знаю, как вообще тогда седой не стала. А теперь… да чего бояться. Артур с нами, он что-нибудь придумает.

— Артур… — эхом откликнулся принц. — Ты ведь очень привязана к нему?

Айна ответила не сразу.

— Мы росли вместе, Гайвен. Сложно не испытывать привязанности в таком случае. Раньше Артур заботился обо мне. Мать умерла, когда я была совсем маленькой, а отец… Ты знаешь, каким человеком был мой отец. Артур старался заменить мне родителей, поначалу. Делал он это как мог. Потом, правда, перестал. Я знаю, ты недолюбливаешь его, ведь он ведет себя непочтительно и дерзко. Я и сама не рада видеть это. Должна тебе признаться, что в последние годы мой брат очень изменился. Он стал безрассудным и жестоким. Порой я просто перестаю его понимать. Мне кажется, будто он хочет показать себя хуже, чем он есть на самом деле, и я не вижу в этом никакого смысла. Я могу сказать лишь одно. Артур умелый воин, может быть не очень опытный — но умение сражаться у него в крови. Благодаря его титулу и даже в большей степени — благодаря его отваге, люди пойдут за ним. Если вам, милорд, нужен человек, способный выиграть эту войну — такой человек у вас есть. Даже если его слова порой кажутся отравленными ядом.

— Я приму сказанное тобой к сведению, — ответил Гайвен сдержанно. Видно было, что он удивлен ее откровенностью. Никогда прежде Айна не позволяла себе даже словом обмолвиться о сомнениях, овладевших ею в отношении собственной семьи, и проговорилась лишь сейчас, под гнетом тревоги и страха. — Однако я все же рад, что мне достались вассалы, по крайней мере умеющие, при всех прочих своих недостатках, выигрывать войны.