Глен Кук - Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок Теней. Белая Роза

Беспросветная тьма поглотила его сон. Боманц колыхался в воздухе – на поляне в невидимом лесу. Медленно, очень медленно над деревьями взошло нечто серебристое. Большая звезда с огромной серебристой гривой. На его глазах она росла, заполняя небо.

Укол неуверенности. Тень страха. «Она падает на меня!» Он скорчился, закрывая лицо рукой. Серебристый шар заполнил небо, и у этого шара было лицо. Женское лицо…

– Бо! Прекрати! – Жасмин пихнула его снова.

– А? Что? – Он сел на постели.

– Ты кричал. Опять тот кошмар?

Боманц прислушался, как гремит в груди сердце, вздохнул. Долго ли еще терпеть? Он стар.

– Тот самый.

Повторяющийся через неопределенные промежутки времени.

– В этот раз намного сильнее.

– Может, тебе сходить к толкователю снов?

– К здешнему, что ли? – Боманц с отвращением фыркнул. – Не нужны мне никакие шаманы.

– Точно не нужны? Тебя небось совесть заела. За то, что выманил Камня из Весла.

– Не выманивал я его… Спи.

К его изумлению, супруга повернулась на другой бок, не желая продолжать спор.

Боманц глядел в темноту. Этот сон был намного ярче. Даже не слишком ярок и понятен. Не таится ли второй смысл за предупреждением не соваться в курганы?

Так же медленно вернулось чувство, с которого начался сон: ощущение, что его зовут, что до исполнения заветных желаний всего один шаг. Сладкое чувство. Боманц расслабился и заснул с улыбкой.

Бесанд и Боманц наблюдали, как стражники выкорчевывают кустарник на будущем месте раскопок.

– Да не жги, идиот! – Боманц внезапно сплюнул. – Останови его, Бесанд.

Стражник с факелом отшатнулся от кучи веток. Бесанд покачал головой:

– Сынок, ядовитый плющ не жгут. Яд с дымом расходится.

Боманц уже чесался. И размышлял, почему это его спутник так сговорчив.

– От одной мысли зуд пробирает, да? – ухмыльнулся Бесанд.

– Да.

– Ну так позуди еще. – Надсмотрщик указал пальцем, и Боманц увидел наблюдающего с безопасного расстояния Мен-Фу, своего давнего конкурента.

– Я никогда и никого не ненавидел, – прорычал он, – но этот тип вводит меня в искушение. У него ни морали, ни совести, ни сомнений. Вор и лжец.

– Знаю я его. К твоему счастью.

– Скажи-ка ты мне, Бесанд, надсмотрщик Бесанд, почему ты ему на пятки не наступаешь, как мне? И что значит – к моему счастью?

– Он обвинил тебя в воскресительских настроениях. А не преследую я его потому, что его многочисленные добродетели включают трусость. У него наглости не хватит откапывать запретные вещи.

– А у меня, значит, хватит? И этот прыщ на меня доносит? Уголовщину приписывает? Да не будь я стариком…

– Он свое получит, Бо. А у тебя смелости бы хватило. Только на умысле я тебя еще не поймал.

– Ну вот, опять! – Боманц поднял очи горе. – Скрытые обвинения…

– Не такие уж скрытые, дружище. Есть в тебе попустительство, нежелание признать существование зла. Оно не хуже мертвяка смердит. Дай ему волю – и я тебя поймаю, Бо. Злодеи хитры, но в конце концов предают сами себя.

На мгновение Боманцу показалось, что мир вокруг него распадается. Потом он понял, что Бесанд закидывает удочку. Надсмотрщик был заядлым рыбаком.

– У меня в глотке твой садизм стоит! – резко ответил Боманц, дрожа. – Если бы ты и вправду что-то заподозрил, то набросился бы на меня, как муха на дерьмо. Закон всегда был не про вас, стражников, писан. И насчет Мен-Фу ты, наверное, соврал. Ты бы собственную мать посадил по доносу такого мерзавца. Ты псих, Бесанд. Сам-то хоть это знаешь? Больной. Вот тут. – Он постучал пальцем по виску. – Ты не можешь обходиться без жестокости.

– Напрасно испытываешь удачу, Бо.

Боманц попятился. Сейчас им владели страх и ярость. Бесанд по-своему выказывал ему особое снисхождение. Словно он, Боманц, был необходим для душевного здоровья надсмотрщика. Бесанду требовался хоть один человек, помимо стражников, кого бы он не преследовал. Кто-то, чья неприкосновенность подтверждала нечто… Может быть, он, Боманц, олицетворяет для надсмотрщика всех их, защищаемых? Колдун фыркнул. Жирно будет.

«И этот разговор об отставке. Не сказал ли он больше, чем я расслышал? Может, уезжая, он сворачивает все дела? Может, у него тяга к шикарным концовкам? Может, он хочет увековечить свой уход на пенсию?

И кто его сменщик? Еще одно чудовище, которое не ослепить той паутиной, которой я заплел Бесанду глаза? И тогда новичок кинется на меня, точно бык на арене? И Токар – предполагаемый воскреситель… Это как понимать?»

– В чем дело? – озабоченно спросил Бесанд.

– Язва беспокоит. – Боманц потер виски, надеясь, что хоть мигрень не проявит себя.

– Поставь вешки. Иначе Мен-Фу тут же набросится.

– Ага.

Боманц вытащил из мешка полдюжины колышков. К каждому привязана полоска желтой ткани. Он воткнул их в землю. Согласно обычаю, участок, огороженный подобным образом, переходил к нему для раскопок.

Мен-Фу, однако, все равно стал бы копаться тут и ночью и днем, и Боманц не мог привлечь его к ответственности. Заявки не признавались законом – только обычаем. У искателей древностей были собственные способы убеждения. А Мен-Фу понимал из всех способов только грубую силу. Его воровские повадки ничто не меняло.

– Жаль, Камня нет, – произнес Боманц. – Он бы ночами сторожил.

– Я прикрикну на паршивца. На пару дней это его остановит. Слышал, Камень возвращается домой?

– Да, на лето. Мы так рады! Четыре года его не видели.

– Он, кажется, с Токаром дружен?

– Будь ты проклят! – Боманц развернулся кругом. – Никогда не сдаешься, да?

Он говорил без воплей, ругани и заламывания рук, как обычно в напускном гневе, а тихо, в настоящей ярости.

– Ладно, Бо. Сдаюсь.

– Хорошо бы. Очень хорошо бы. Я тебе не позволю за ним ползать все лето. Не позволю, слышишь?

– Я же сказал, что сдаюсь.

По казармам Стражи Грай гулял, когда ему вздумается. На стенах в здании штаба десятками красовались старые картины Курганья. За мытьем полов Грай часто поглядывал на них и вздрагивал – и не он один. Попытка Властелина сбежать через Можжевельник сотрясла всю империю Госпожи. А рассказы о его жестокости кормились сами собой, они разжирели за века, прошедшие с тех пор, как Белая Роза сокрушила его.

Курганье молчало. Надзиравшие за ним не замечали ничего необычного. Боевой дух поднимался. Древнее зло потратило выстрел впустую.

Но оно ждало.

Если понадобится, оно будет ждать вечно. Ему не умереть. Последняя его надежда оказалась тщетной – Госпожа тоже бессмертна. И она никому не позволит открыть могилу своего мужа.

Картины изображали стадии разложения. Последнюю рисовали вскоре после воскрешения Госпожи. Даже тогда Курганье выглядело намного лучше.