Питер Бретт - Королева демонов [litres с оптимизированной обложкой]

Терн поднялся невысоко. Внушительный ствол раздвоился, и образовавшиеся «полустволы» раздвоились тоже. Получилось подобие четырех пальцев, а ниже – ладонь. Терн использовал «пальцы» как опору для круга из сплетенных ветвей, похожего на огромное птичье гнездо. Места в нем было достаточно, чтобы все трое удобно устроились под защитой ветвей, листьев и демонова корня – надежного, как метки, окружающие лагерь.

Терн с улыбкой снял свою ношу:

– А вот и хлеб!

Улыбка была заразительной, и Ашия, рассмеявшись, опустила Каджи и распеленала несчастного малыша. На суше морская болезнь прошла, но Каджи был слаб, голоден и обезвожен.

Терн молча смотрел, как Ашия меняет ему испачканное бидо. Прикрывшись платком, она распахнула панцирную рясу, чтобы дать ребенку грудь. Терн вздрогнул и быстро отвернулся. Ашия же закрыла глаза и запела:

Терн подавил всхлип, обхватив колени и дрожа всем телом. Ашия замолчала, не понимая, в чем дело.

Каджи заснул на груди, измученный испытаниями. Она осторожно отняла сына и уложила на щит. Когда повернулась к Терну, его уже не было.

Терн убежал, но недалеко. Он не ожидал, что на него так подействует песня, но, пока она длилась, вспомнил все. Эту песню ему пел отец. Как же он позабыл? Все равно что забыть о солнце.

– Черныш! – ударил он себя в грудь. – Не помнишь даже их лиц!

Он ходил кругами, одновременно проклиная себя и ухаживая за терновником. Когда остыл, перебрался ближе к дереву. Раса была еще не расседлана и щипала свиной корень.

Терн встревожился, видя, как тает заслон, но кобыла нуждалась в корме, а терновник был густ. Опасность представлялась минимальной, а с лошадью, благоухающей свиным корнем, и путешествовать станет легче. Демоны, если их не злить, пройдут стороной.

Лошадь всхрапнула, когда он приблизился. Вьючным животным обычно не нравился Терн, и он, честно говоря, платил им той же монетой. Кони вели себя непредсказуемо в окружении недрил. Он больше доверял двум своим ногам, чем их четырем.

– Тихо, девонька. – Он погладил Расу по шее, снял седло и принялся ее чистить.

– Прости, – донесся сверху голос Ашии.

Терн продолжил заниматься делом:

– Не за что извиняться. Просто… затосковал по дому, только и всего.

– Понимаю. – Тихая речь Ашии струилась из-за ветвистого полога. – Когда-то я чувствовала то же самое. Но потом поняла, что тосковала по дому, которого на самом деле никогда не было.

– У меня был, – сказал Терн. – Пока я его не спалил.

– В донесениях сказано, что твоя семья погибла при пожаре. Но это не твоя вина.

– Моя. Сам разжег огонь. Сам подложил дров. Забыл открыть заслонку – все сам.

– Это случайность, – сказала Ашия.

– Когда-нибудь убивала случайно всю семью подчистую? – горько спросил Терн.

Наверху надолго воцарилось молчание.

– Это не вся твоя семья.

Терн взобрался обратно в гнездо. Ашия перехватила его взгляд и не отвела своего. Она не стала ни гладить, ни обнимать его, как Делия с Элиссой, не поцеловала и не нащупала руку, как Стела. Она лишь смотрела в глаза, показывая, что остается с ним.

– Здесь безопасно, – произнес он, когда молчание чересчур затянулось. – Надо поспать.

Он понимал, что Ашия рвется исполнить миссию. Правду сказать, он тоже. Но они были не одни, и с этим приходилось считаться.

Ашия кивнула:

– Каджи ослабел от морской болезни. Ему нужен день-другой, чтобы отдохнуть, и хлеба с корочкой пусть поест, если поделишься.

– Конечно, – ответил Терн. – Могу сгонять на разведку, пока ждем. А дальше?

– Дальше пойдем на север, – сказала Ашия. – У тебя еще где-нибудь… есть терновник?

– Ага, полно.

Монастырь Новой Зари долго оставался оперативной базой лактонского сопротивления, но Терну никогда не бывало уютно за стенами.

– Хаффит тяжел, – предупредила Ашия. – И хром. Нам понадобится несколько потайных мест, чтобы скрываться и от алагай, и от Евнухов, когда пойдем в Водоем Эверама.

Терн просветлел:

– Ага. Это я могу. Их надо расчистить, может занять несколько недель.

– Подготовка – залог успеха. – Ашия повторила слова Энкидо, которые жили в памяти как свои собственные.

Терн проник за ветвистый полог, и Каджи захлопал в ладоши. Ночной сон вернул малышу румянец, а с ним восстановился и дух.

– Вонь. – Каджи шлепнул себя по носу.

Ашия чуть не сгорела от стыда, когда увидела это впервые, но вскоре узнала, что его научил Терн – и жесту, и слову.

Она прыснула, когда Терн принял позу и зажал нос собственный, отчего голос стал писклявым:

– Вонь.

Каджи засмеялся и снова захлопал.

– Готов обратно на лошадь? – спросил Терн.

– Нет. – Это было любимое слово Каджи. Оно обладало властью, которой не было у других, и он им тиранически пользовался.

– Пешком лучше?

– Нет, – ответил Каджи.

– Хочешь, чтобы мама несла?

– Нет.

– Чтобы я?

– Нет.

– Остаться здесь?

– Нет.

Терн улыбнулся:

– Есть хочешь?

Каджи замешкался. Когда об этом спрашивала Ашия, она подразумевала грудь. Когда спрашивал Терн – хлеб с корочкой.

Он заколебался.

– Хлеб?

Терн вынул краюшку, но не дал:

– Хочешь?

Ашия видела по лицу Каджи, как борются в нем два желания: отказаться и побаловать желудок. В конце концов желудок победил, и сын протянул ручонку:

– Хотю.

У Ашии сжалось горло. Кто мог подумать, что получин, сын предателя, станет для ее сына лучшим родителем, чем родной отец?

Болота тянулись во все стороны, однако Терн хорошо их знал и вел Расу по достаточно твердой земле. Но даже при этом дорога была неровной, сплошь заросла, и ехать быстро не получалось. Ашия шла рядом с Терном, ведя лошадь в поводу. Было жарко и душно; под сенью деревьев с утра до вечера вились комары. Она подняла покрывало, а Каджи накрыла защитной сеткой.

Терн жевал стебель алагай’вирана. Ашия так привыкла к запаху, что едва его замечала, но мысль о том, чтобы съесть демонов корень, по-прежнему вызывала тошноту.

Перехватив ее болезненный взгляд, Терн вынул из поясного кисета свежий стебель и протянул ей:

– Попробуй.

Ашия мотнула головой: