Дарья Зарубина - Радужная топь. Ведьма [litres с оптимизированной обложкой]

– Ведь так, Игор, – проговорил Владислав, словно и не слушал толстого книжника.

Обжег пронзительным взглядом закрайца. Махнул рукой Конраду: выйди, мол, потом поговорим о чаяниях твоего брюха. Коньо торопливо похватал с лавки свой скарб и затопал тяжелыми сапогами по крутой лестнице наверх.

– Из-за девки все?

Один огонек отделился от стайки под потолком, двинулся над головами князя и закрайца, завис светляком возле Игорова виска, чтобы господину не вглядываться. Игор понял, что не скрыться от проницательного взгляда – не хозяйского, дружеского. Убрал волосы с лица, выдержал взгляд Владислава – лишь прищурил свои зеленые, цвета апрельской листвы глаза, прикрыл черные ресницы. Кивнул.

– Я еще в Бялом приметил, как ты на нее глядел. Хорошая девка, болтает много разве, зато из тебя лишнего слова не вытянешь… – Владислав говорил тихо, не торопился и все глядел, словно снимал тонким ножом слой за слоем невозмутимое спокойствие с чела закрайца, как рачительная хозяйка снимает шкурку с овощей – убрать сор да лишнего не срезать.

– А еще я приметил ее ленту и то, как она глаза опускает, когда Якуб Бяломястовский мимо идет. Ведь и ты все это видел, Игор.

Великан кивнул, продолжил неспешно собирать в котомку мешочки с травами.

– Он отослал ее, – наконец глухо проговорил закраец. – Ты ведь знаешь, Владек, как они в других княжествах о нас говорят. О Черне, о тебе, обо мне… Думают, душегубы мы. Он ведь ее сюда отправил, почитай, на смерть. Она не видела от меня зла, я здоров…

– И по рождению ты…

– Не трогай, князь, моего рождения, – оборвал Игор. – Былое былому. Ошибся я снова. Решил, что раз отослал ее полюбовник из дома, а я предложу – не слугой, а хозяйкой в мой дом войти, пойдет. Только кто их, баб, разберет. С виду серая курочка, бери и на двор неси. А она за сердце к нему привязана.

В словах Игора сквозило такое изумление, что Владислав невольно усмехнулся.

– Не ошибся ты, Игор. Пустая и глупая жена тебе счастья бы не сделала, вот и выбрал ты ту, что умеет быть верной. А что верна не тебе – так в том не твоя ошибка, а чужое благословение. Наказала Якуба Земля за грехи отцовские, отплатила ему за страдание хоть и простой монеткой, а чистой чеканки. Ни тебе, ни мне такой в руки не взять, потому как в крови у нас с тобой руки, Игор. Если хочешь – кликну сейчас свою змею-тещеньку, скажу слово одно – и завтра же будет Ядвига твоей женой. А не захочешь жену порченую – девкой твоей станет. Дам тебе дом, надел… Если ты того захочешь. Мне никто противиться не станет – даром ли из покоев женушкиных виден край Страстной стены…

– Хоть и отказала она мне в руке, а порченой, князь, ты ее не зови. Не искушай. У меня ведь кровь, не вода. И ежели звал я ее в жены, а не постель греть, значит, что было с ней – мне не важно. Думал, вдруг и ей не станет важно мое прошедшее. Тебе не важно, и я тебя за это другом зову. Жизнью я тебе обязан – но о ней больше слова дурного не скажи, князь. Ты сердечной привязи не знаешь и никогда не знал. Завидую я тебе, Владек. Едва Землице меня те, кому я верил, не отправили, а все не научили сердце холодным держать. Может, ты научишь?

Игор заглянул в лицо хозяину, но Владислав, еще мгновение назад иссекавший душу закрайца внимательным взором, замер, словно бы окаменев от последних слов Игора. Губы сжались, трепетали крылья носа – словно где-то внутри ударилась в ледяную стену спокойствия высокая волна болезненного гнева. Словно коснулся неумелый лекарь давней гнойной раны – ни вскрыть толком не сумел, ни обойти. Другой больной взвыл бы, обругал, заплакал, а Владислав только губы сжал, да взгляд его серых глаз обратился, казалось, в одно мгновение парой духовых трубок, заряженных иглами обжигающего холода.

– Едва ли мне по плечу такая наука, выговорил он. – Мог научить бяломястовский князь Казимеж – да вышел весь старый лис. Теперь не мне – Безносой с него за эту науку спрашивать. Слышишь ли меня, высший маг Мечислав? – крикнул он весело куда-то в сторону темного подземного ледника, где на розовом от крови снегу лежало тело сумасшедшего мага, изломанного топью у башни почти под самыми воротами Черны. – Спросишь с плешивого развратника Казика?

Игор невольно отшатнулся – странное было лицо у князя. Словно и правда, весело зовя из тьмы какого-то Мечислава, надеялся он, что ответят ему из мертвецкой.

– Не гляди так, Игор, – невесело скривил губы в усмешке Владислав. – Не безумен я, хотя чувствую, что где-то рядом бродит безумие. Но не по наши с тобой головы. Среди магических нитей, что я на семейку Казика накинул, звенит что-то тревожное. Надо бы зайти, глянуть, не спятила ли моя женушка от своей тяжелой ноши… Тещу ничем не проймешь – сильна. Казика нет больше. Не стоит ли поторопиться нам с тобой в Бялое – оттуда бедой дышит. Может, и Конрада возьмем – на кухне, что уж, больше говорят, чем за княжеским столом. А по башням… отправлю старика Гжеся, а в помощь ему словника этого, Болеслава, дадим. Разбойнички на пару старых хрычей не позарятся – а Гжесь свое дело знает, все проверит и, если найдет дурной след, всякому последним своим зубом хребет перетрет. Дотошный дед да хитрый дед – похлеще радужного ока. Если есть виноватые на башнях – сами ко мне прибегут каяться, чтоб я от них словников этих убрал.

Игор, видно, попадал на последний зуб старому зануде Гжесю – улыбнулся шутке господина. Эта улыбка словно отразилась в лице Владислава – напряженные брови изогнулись привычно высокомерно, гневные складки меж ними разошлись.

– Конрад боится ехать, – проговорил Игор уже серьезно. – Чутье у Коньо хорошее, может, и правда возьмем его с собой, а по башням я сам проеду, как воротимся из Бялого. Все-таки Конрад хоть и твоя рука, а книжник, да не из самых видных. Слушать, примечать, любого к себе расположить – это его. А если хватят его поперек спины колом или палицей…

…едва дух не вышибло. Тяжела рука у Ивайло – словно медведь лесной ломает. В лесном городе было тихо – братья разбрелись по своим делам: кто по деревням, кто с подводами по окрестным княжествам разослан. Дураков и ленивых Ивайло при себе не держал – каждый делал, что хорошо умел. Кто избы рубит, кто колодцы копает, кто нанимается по осенней поре помочь огороды под зиму уложить. Да пока работает с мужичками да бабами бок о бок, тихонько и заронит в усталую мертвячью голову мыслишку, что хорошо бы князя Кровавого с места сковырнуть да всем миром в Черне вольное княжество устроить. Те, кто побогаче, кто сам на ярмарку в Черну, Бялое и Дальнюю Гать товары возит, те посмеивались и качали головой: от добра добра не ищут, если честно торговать, ножа на ближнего не держать – то в Черне всегда будешь в барыше. Медяка никто не украдет, а откуп за место на ярмарке Владовы слуги берут куда как меньше, чем в том же Бялом. Не успел товар разложить – а уж задолжал. А вот босяки, другие батраки, особенно из тех, кто в Черне всего и видел – Страстную стену, те слушали охотно. Вольные выглядывали кого покрепче и приводили к Ивайло – учиться.