Мэрион Брэдли - Туманы Авалона [litres]

– Лучше даже, чем лорд Ланселет? – осведомилась Гвенвифар.

« Она только и ищет повода, чтобы произнести его имя , – подумала про себя Моргейна. – Но это меня он желал совсем недавно, а нынче ночью будет уже поздно… лучше уж так, чем разбить сердце Артуру. Если понадобится, я скажу Гвенвифар все как есть».

– Ланселет? – повторил Артур. – Он лучший из наших всадников, хотя, на мой вкус, слишком уж бесшабашен. Вся молодежь, разумеется, от него без ума – гляньте-ка, даже твой малыш Гарет, тетя, бегает за ним по пятам, точно щенок, – ради доброго слова из его уст они на что угодно пойдут. Вот только в сравнении с Гавейном наставник он никудышный; бахвал ужасный, и пыль в глаза пускать любит. А Гавейн работает с молодыми неспешно, уверенно, от простого к сложному, шаг за шагом, чтобы никто по неосторожности не пострадал… Гавейн – мой лучший учитель воинских искусств. О, гляньте-ка, а вот и Ланселет верхом на жеребце, которого для меня объезжает… – И Артур внезапно расхохотался от души.

– Вот дьяволенок! – в сердцах выпалила Игрейна.

Ибо Гарет, точно мартышка, уцепился за кожаное стремя, да так и повис. Ланселет со смехом подхватил мальчишку, усадил перед собою и, пустив коня в галоп, во весь опор понесся вверх по склону холма к навесу, откуда наблюдала за состязаниями королевская родня. Конь мчался сломя голову прямо на сидящих, так что даже Артур непроизвольно охнул, а Игрейна, побледнев как полотно, отступила назад. В последний момент Ланселет сдержал скакуна, поднял его на дыбы и развернул кругом.

– Вот твой конь, лорд Артур, – с картинным жестом объявил Ланселет, одной рукою сжимая поводья, – а вот и твой кузен. Тетя Моргауза, забери маленького шалопая и выдери его хорошенько! – добавил он, спуская Гарета на колени к Моргаузе. – Шутка ли: жеребец его едва не затоптал!

Моргауза принялась выговаривать сыну, но мальчуган словно не слышал. Он не сводил взгляда со своего кумира: в синих глазенках светилось беззаветное обожание.

– Вот подрастешь, – рассмеялся Артур, шутливо потрепав малыша по щечке, – и я посвящу тебя в рыцари, и отправишься ты побеждать великанов и злых разбойников и спасать прекрасных дам.

– Ох, нет, лорд мой Артур, – запротестовал мальчик, по-прежнему не отрывая глаз от белоснежного скакуна. – Лорд Ланселет посвятит меня в рыцари, и мы с ним вместе отправимся на поиски приключений.

– Похоже, молодой Ахилл нашел себе Патрокла, – усмехнулся Экторий.

– А я опять в тени, – добродушно посетовал Артур. – Даже моя молодая жена не в силах отвести от Ланселета глаз и умоляет называть ее по имени… а теперь и юный Гарет требует, чтобы в рыцари его посвятил не я, а он! Не будь Ланс моим лучшим другом, я бы уже сходил с ума от ревности.

Даже Пелинор залюбовался всадником, что разъезжал легким галопом взад и вперед.

– Этот треклятый дракон по-прежнему прячется в озере на моей земле… и выбирается из воды для того лишь, чтобы убивать моих подданных и расхищать их скот. Пожалуй, будь у меня такой конь, способный выстоять в битве… Думаю, обучу-ка я боевого коня и уж тогда снова поохочусь на чудище. В последний раз я от него едва ноги унес.

– Настоящий дракон, сэр? – заволновался малыш Гарет. – Он и огонь выдыхает?

– Нет, паренек; зато разит от него за версту, а уж шуму – точно шестьдесят свор гончих подняли лай в его брюхе, – промолвил Пелинор, а Экторий пояснил:

– Драконы огня не выдыхают, мальчик мой. Дело в том, что в старину драконом называли падучую звезду с длинным огненным хвостом, – возможно, некогда огнедышащие драконы на земле и водились, да только никто из живущих этого уже не помнит.

Моргейна особенно не прислушивалась, хотя и гадала про себя, что в рассказе Пелинора – истина, а что – вымысел, рассчитанный на то, чтобы произвести впечатление на ребенка. Она не сводила глаз с Ланселета, демонстрирующего различные аллюры.

– Я сам бы коня никогда так не выездил, – промолвил Артур жене. – Ланселет готовит его для битвы. Вот не поверишь: еще пару месяцев назад этот скакун был дик и необуздан под стать Пелиноровым драконам, а погляди на него сейчас!

– По мне, так он и сейчас дик, – возразила Гвенвифар. – Впрочем, я ведь боюсь даже самых смирных лошадей.

– Боевой конь – это не послушная дамская лошадка, – возразил Артур. – Такому пристали задор и горячность… Господи милосердный! – воскликнул он, резко поднимаясь на ноги. Откуда ни возьмись, в воздухе мелькнуло что-то белое: какая-то птица, возможно, гусь, захлопав крыльями, метнулась прямо под ноги коню. Ланселет, что ехал свободно и непринужденно, позабыв о бдительности, вздрогнул; конь, яростно заржав, поднялся на дыбы; всадник, не удержав равновесия, соскользнул на землю едва ли не под копыта и, уже теряя сознание, сумел-таки откатиться в сторону.

Гвенвифар завизжала. Моргауза и прочие дамы эхом вторили ей, а Моргейна, напрочь позабыв о якобы вывихнутой лодыжке, вскочила, подбежала к Ланселету и оттащила его из-под копыт. Подоспевший Артур схватил коня за уздечку и, едва ли не повисая на ней всей тяжестью, увел коня от распростертого на земле бесчувственного тела. Моргейна, опустившись на колени рядом с раненым, проворно ощупала его висок, где уже набухал синяк. Из раны, смешиваясь с пылью, струйкой сочилась кровь.

– Он умер? – восклицала Гвенвифар. – Он умер?

– Нет, – резко отозвалась Моргейна. – Принесите холодной воды; и тряпки для перевязки наверняка остались. Кажется, запястье сломано; пожертвовав рукою, он смягчил падение, чтобы шею не свернуть! А ушиб головы… – Моргейна приложилась ухом к его сердцу, чувствуя исходящее от мерно вздымающейся груди тепло. Взяла чашу с холодной водой, поданную дочкой Пелинора, промокнула лоб мокрой тряпкой. – Кто-нибудь, поймайте треклятого гуся и сверните птице шею! И задайте гусятнику хорошую трепку. Лорд Ланселет вполне мог погибнуть или повредить коня Верховного короля.

Подошедший Гавейн увел жеребца в конюшню. Едва не свершившаяся трагедия охладила всеобщее веселье, и один за другим гости разошлись по шатрам и жилищам. Моргейна перевязала Ланселету голову и сломанное запястье и наложила шину; к счастью, она успела закончить работу прежде, чем раненый зашевелился, застонал и, изнывая от боли, схватился за кисть; а затем, посоветовавшись с экономом, послала Кэя за усыпляющими травами и приказала отнести пострадавшего в постель. И осталась с ним; хотя Ланселет не узнавал ее, а только стонал и обводил комнату помутневшим взглядом.

Как-то раз он уставился во все глаза на свою сиделку, пробормотал: «Мама…» – и сердце у нее упало. Но после того раненый забылся тяжким, беспокойным сном, а когда пробудился, узнал-таки молодую женщину.