Мэрион Брэдли - Туманы Авалона [litres]

Моргейна сидела в Камелоте, у себя в комнате, завернувшись в одеяло. Нет, твердила она себе, нет, это был сон, всего лишь сон. «Я даже не знаю, кто сейчас ближайшая помощница Вивианы. Наверняка это Врана, а вовсе не та светловолосая женщина, столь похожая на мою мать. Я раз за разом вижу ее в снах, но кто знает, действительно ли эта женщина ступает по земле или то всего лишь искаженный снами образ моей матери? Я не помню в Доме дев никого, кто был бы схож с нею…

Я должна была находиться там. Это я должна была находиться рядом с Вивианой, и я сама, по своей воле отказалась от этого…»

– Смотрите-ка! – позвала от окна Элейна. – Всадники уже съезжаются, а ведь до празднества, назначенного Артуром, еще целых три дня!

Женщины, находившиеся в покоях, столпились вокруг Элейны, глядя на поле, раскинувшееся под стенами Камелота; оно уже было усеяно палатками и шатрами.

– Я вижу знамя моего отца, – сказала Элейна. – Вон он едет, а рядом с ним мой брат, Ламорак. Он уже достаточно взрослый, чтобы быть одним из cоратников Артура. Может быть, Артур изберет его.

– Но во время битвы при горе Бадон он был еще слишком юн, чтобы сражаться, верно? – спросила Моргейна.

– Да, он был еще юн и все-таки сражался там, как всякий мужчина, способный держать оружие в руках, – с гордостью ответила Элейна.

– Тогда я не сомневаюсь, что Артур изберет его в соратники, хотя бы для того, чтоб порадовать Пелинора, – сказала Моргауза.

Великая битва при горе Бадон произошла четыре года назад, в Троицын день, и Артур объявил, что отныне и впредь будет отмечать этот день как величайший свой праздник и всегда будет собирать на него своих рыцарей. Кроме того, он пообещал, что будет в праздник Пятидесятницы выслушивать всякого просителя и вершить правосудие. И всем подвластным Артуру королям велено было являться в этот день к Верховному королю, чтоб заново подтвердить свою клятву верности.

– Тебе надлежит пойти к королеве и помочь ей одеться, – сказала Моргейна Элейне, – да и мне тоже пора. Большое празднество – через три дня, и мне нужно переделать еще множество дел.

– Сэр Кэй обо всем позаботится, – возразила Элейна.

– Конечно, он разместит гостей и распорядится об угощении, – охотно согласилась Моргейна. – Но мне нужно проследить, чтобы зал украсили цветами, и проверить, начищены ли серебряные чаши. И, похоже, миндальным пирогом и сладостями тоже придется заняться мне – у Гвенвифар и без того будет достаточно хлопот.

На самом деле Моргейна была только рада, что до праздника нужно успеть переделать столько дел: это поможет ей выбросить из головы ужасный сон. Все это время стоило лишь Авалону войти в ее сны, как Моргейна тут же в отчаянье изгоняла его… и не узнала, что Кевин поехал на север, в Лотиан. «Нет, – сказала она себе, – я и сейчас этого не знаю. Это был всего лишь сон» . Но днем, когда ей встретился во дворе старик Талиесин, Моргейна поклонилась ему, а когда он протянул руку, чтобы благословить ее, она робко произнесла:

– Отец…

– Что, милое дитя?

«Десять лет назад, – подумала Моргейна, – я непременно вспылила бы: зачем Талиесин разговаривает со мной, словно с малышкой, что забралась к нему на колени и дергает его за бороду?» Теперь же, как ни странно, это ее успокоило.

– Собирается ли мерлин Кевин приехать сюда к Троицыну дню?

– Думаю, нет, дитя, – отозвался Талиесин и доброжелательно улыбнулся. – Он поехал на север, в Лотиан. Но я знаю, что он очень любит тебя и вернется к тебе сразу же, как только сможет. Думаю, ничто не сможет отвратить его от этого двора, пока ты пребываешь здесь, маленькая Моргейна.

«Неужто же весь двор знает, что мы были любовниками? А ведь я вела себя так осторожно!»

– Отчего все при дворе болтают, будто Кевин Арфист пляшет под мою дудку, – ведь это же неправда! – раздраженно произнесла Моргейна.

Снова улыбнувшись, Талиесин произнес:

– Милое дитя, никогда не стыдись любви. И для Кевина бесконечно важно, что женщина, столь добрая, изящная и прекрасная…

– Ты смеешься надо мной, дедушка?

– С чего бы вдруг я стал над тобою смеяться, малышка? Ты – дочь моей любимой дочери, и я люблю тебя всей душой, и ты знаешь, что я считаю тебя самой прекрасной и талантливой изо всех женщин. А Кевин, в чем я совершенно уверен, ценит тебя еще выше: ведь ты единственный, не считая меня, человек при этом дворе, и единственная женщина, кто способен беседовать с ним о музыке на его языке. И когда ты являешься, для Кевина восходит солнце, когда же уходишь – настает ночь. И если тебе это неизвестно, стало быть, ты здесь единственная, кто этого не знает. Ты для него – звезда, что озаряет его дни и ночи. И ты достойна этого. А ведь мерлину Британии не запрещено и жениться, буде он того пожелает. Пусть он не принадлежит к королевскому роду, но он благороден душою, и когда-нибудь он станет Верховным друидом, если мужество не покинет его. И в тот день, когда он придет просить твоей руки, думаю, ни я, ни Артур не откажем ему.

Моргейна опустила голову и уставилась в землю. «Ах, как бы было хорошо, – подумалось ей, – если бы я могла любить Кевина так же, как он любит меня. Я дорожу им, я хорошо к нему отношусь, мне даже нравится делить с ним ложе. Но выйти за него замуж? Нет, ни за что, ни в коем случае, как бы он меня ни обожал» .

– Я не собираюсь выходить замуж, дедушка.

– Ну что ж, дитя, поступай, как тебе угодно, – мягко произнес Талиесин. – Ты – леди и жрица. Но ты ведь не так уж молода, и раз ты покинула Авалон – нет-нет, я вовсе не собираюсь тебя упрекать, – но мне кажется, что было бы неплохо, если бы ты пожелала выйти замуж и обзавестись собственным домом. Не будешь же ты до конца дней своих оставаться на побегушках у Гвенвифар? Что же касается Кевина Арфиста, он, несомненно, находился бы сейчас здесь, если бы мог, – но он не может ездить верхом так быстро, как другие. Это хорошо, что ты не презираешь его за телесную слабость, милое дитя.

Когда Талиесин ушел, Моргейна, погрузившись в глубокую задумчивость, направилась к пивоварне. Ах, если бы она и впрямь любила Кевина! Но, увы, Талиесин заблуждается…

«И за что мне эта страсть к Ланселету?» Эта мысль преследовала ее все то время, пока она готовила душистую розовую воду для омовения рук и всяческие сладости. Ну что ж, по крайней мере, пока Кевин был здесь, у нее не было причин желать Ланселета. Впрочем, мрачно подумала она, это все равно не имеет значения. «Желание должно быть обоюдным – иначе оно бесплодно» . Моргейна решила, что, когда Кевин вернется ко двору, надо будет принять его так радушно, как ему хочется.

«Несоменно, это совсем не худший выход – стать женой Кевина… Авалон для меня потерян… Я подумаю над этим. И действительно, мой сон истинен – по крайней мере, в этом. Кевин в Лотиане… А я-то думала, что Зрение покинуло меня…»